Фризская лошадь. Фентиман тогда вспомнил, что плантатор, Филип Уайли, был поклонником таких лошадей, и сказал об этом пациенту. Он предположил, что раз у мужчины нет денег и он к тому же не в состоянии ездить верхом некоторое время… В общем, возможно, продать животное Уайли было разумной идеей. Пациент согласился и попросил доктора узнать у плантатора, хочет ли он купить лошадь, поскольку последний как раз был в городе для участия в судебных заседаниях.
Доктор Фентиман услужливо отправился исполнить просьбу, оставив больного уютно устроившимся на кушетке в обнимку с бутыльком лауданума. Филип Уайли оказался весьма заинтересован в лошади («Да уж, бьюсь об заклад, он был заинтересован», – сказала я, но доктор не услышал) и поспешил домой к Фентиману, чтобы посмотреть на нее. Лошадь была на месте, но пациент исчез – в отсутствие доктора ушел на своих двоих, прихватив заодно полдюжины серебряных ложек, эмалированную табакерку, бутыль лауданума и шесть шиллингов – к счастью, все деньги, что были у доктора дома.
– Ума не приложу, как он это провернул, – сказал Фентиман, округляя глаза. – В таком состоянии!
К его чести, он был сильнее обеспокоен здоровьем своего пациента, чем собственными потерями. Фентиман был ужасным пьяницей – я никогда не видела его трезвым, – но не самым плохим врачом.
– И все же, – добавил он философски, – все хорошо, что хорошо кончается, не так ли, моя милая леди?
Он имел в виду, что стоимость лошади с лихвой покрыла его потери да еще и оставила его с достойной прибылью.
– Конечно, – отозвалась я, размышляя о том, как Джейми примет эти новости. Он выиграл жеребца – потому как это, конечно же, был Лукас – у Филипа Уайли в ходе горячей карточной партии в Риверане, только чтобы через несколько часов обнаружить, что конь украден Боннетом.
В целом Джейми, наверное, будет рад узнать, что жеребец вернулся в хорошие руки, хоть и не его собственные. Что же касается Боннета… Когда его тело не нашли после выстрела Брианны, Джейми сказал довольно цинично: «Говно не тонет».
Фентиман уже начал откровенно зевать. Его глаза слезились, он моргнул и начал похлопывать себя в поисках носового платка, затем наклонился, чтобы посмотреть в своем саквояже, который доктор уронил на пол возле кресла.
Я достала свой платок и наклонилась, чтобы подать ему, когда увидела их в открытом саквояже.
– Что это? – спросила я, указывая пальцем. Я и так видела, что это, разумеется, но мне нужно было узнать, где он их взял. Это были шприцы, два симпатичных маленьких шприца из меди. Каждый состоял из двух частей: поршня с завитыми ручками и цилиндра, сужающегося к одному концу и увенчанного узкой длинной иглой с тупым концом.
– Я… Почем… Это… ммм… – Мой вопрос совершенно застал его врасплох, и он стал заикаться, как школьник, которого поймали в туалете с сигаретами. Затем что-то пришло ему в голову, и он расслабился.
– Уши, –