Непонятый Онегин. Юрий Никишов

романтиков их круг покидает Онегин. Он несет явные черты романтического сознания, когда в конце первой главы включен в групповой портрет вместе с автором, когда мы видим его в белую ночь на невской набережной «с душою, полной сожалений». Но буквально на третий день пребывания героя в деревне в его мировосприятии происходят значительные перемены. Возникает дополнительный контраст: обычно лоно природы – органичная питательная среда мировосприятия романтиков, здесь же она выявляет антиромантический настрой души героя. Впрочем, онегинский «резкий, охлажденный ум» прокламировался ранее; здесь мы видим его проявление.

      Два дня ему казались новы

      Уединенные поля,

      Прохлада сумрачной дубровы,

      Журчанье тихого ручья…

      Описание дано как бы из-за плеча Онегина, передано его состояние («ему казались»), но состояние героя изображено слогом автора: это его стилистика, его эпитеты («уединенные», «сумрачной»), его оксюморон (журчанье – «тихого» ручья). И тут же интонация меняется:

      На третий роща, холм и поле

      Его не занимали боле…

      Исчезает стилистически окрашенное слово, появляется «простое и прямое, “голое” слово»[35]. Повествование отражает онегинский практический склад ума.

      Описание онегинской усадьбы в начале второй главы также дается авторским романтизированным взглядом; в первой строфе оно завершается картиной запущенного сада, названного приютом задумчивых дриад. Можно с уверенностью сказать, что сознание Онегина, чисто практическое сознание, воспринимает мир без поэтических украшений; никаких дриад, ни, мягче, их приюта в своем саду он, конечно, не находит. Таким образом, одна и та же действительность по-разному воспринимается в зависимости от внутреннего психологического склада героя и автора. М.М. Бахтин указывал на характерные для романа зоны «диалогического контакта» автора с героем: «Автор видит ограниченность и неполноту еще модного онегинского языка-мировоззрения… но в то же время целый ряд существенных мыслей и наблюдений он может выразить только с помощью этого “языка”, несмотря на его историческую обреченность как целого»[36]. Приведенные здесь факты раздвигают зону «диалогического контакта», выявляют и такую возможность, когда онегинский практицизм судится с позиции оставленного (или оставляемого) романтического сознания.

      Переход от романтического к реалистическому мировосприятию в сознании Онегина, показанный в конце первой главы, оказывается бесповоротным. Намеченные перемены делают возможной контрастность изображения Онегина в сопоставлении с Ленским, что оговорено особо: «Волна и камень, / Стихи и проза, лед и пламень / Не столь различны меж собой». На фоне Ленского особенно заметны произошедшие с Онегиным метаморфозы. Совсем исчезает романтическая мечтательность, на первый план выходит обозначенный еще в первой главе скептический (трезвый, практический,