Над огнем сушат промокшую за ночь одежду, одеваются, обуваются. Михеич кряхтит, натягивая резиновые сапоги – портянки великоваты, а оторвать жаль.
Анин на удивление молчалив. Он не говорит спутникам, что к зимовью на ручье Пимушином они должны были выйти еще вчера днем, а к вечеру быть на заимке. Но сегодня уже начинается третий день пути, а они не вышли даже к Пимушиному ручью.
Они идут, как и вчера и позавчера, молча, преодолевая заросли и завалы. Останавливаются, чтобы раскопать шурф и опять – вперед сквозь чащу… И вдруг просвет!
– Пимушиха!
Да, это она самая, долгожданная, желанная Пимушиха. Отсюда должна пролегать тропа к заимке.
Необычайная тяжесть сваливается с плеч Анина. Он шел правильно. А то, что проходимость тайги оказалась ниже предполагаемой, так этого никто не мог предвидеть.
Они переправляются по поваленным деревьям на противоположный берег, находят свежие следы человека, порубку и тропу. Потом находят и зимовье. Его подмыло и оно провалилось в землю, одна крыша торчит, да и та заросла.
– Надо же! – удивляется Иван. – Вслепую, и так точно!
– Во-первых, не вслепую, – поправляет его Яков Родионович. – Шли по компасу, я шаги считал. Во-вторых, главное: я знал, куда иду, так сказать – видел цель! Завалы, болота… Приходилось, конечно, отклоняться, но сбить с пути они не могли.
– Шаги считать? Это же обалдеть!
– Три шага – два метра, к этому быстро привыкаешь. Я даже дома на улице порой ловлю себя на том, что иду и шаги считаю…
Они уже не хотят ни есть ни отдыхать. Идти, только идти. Но Михеич достает из рюкзака лоток.
Промывка породы геологическим лотком
– Я помою маленько, – говорит он.
– Помой, – соглашается Анин. Он знает, Худолеев ищет золото. Что ж, пусть ищет. – А мы пока чаек соорудим.
Берега Пимушихи не для прогулок. Они густо заросли тальником, завалены буреломом. Идти можно только у берега по воде.
Михеич ищет место, откуда удобнее взять пробу на промывку, и Яков Родионович с Иваном слышат, как он чертыхается:
– Не река, змея! Лешак ее забери!
Анин пользуется остановкой, чтобы сделать необходимые записи в дневнике, а Иван раскладывает костер и подвешивает на огонь чайник.
Чай не пьешь-откуда сила? Чай попил-совсем ослаб!
Некоторое время они сидят молча. Потом Анин прячет в полевую сумку дневник, а Иван говорит:
– Занятный мужик Михеич. Смотришь на него, то страшно становится, а то жаль, хоть плачь.
– С чего слезы-то? – спрашивает, усмехаясь в бороду, Анин.
– Неустроенный он какой-то.
– Оттого и неустроенный, – спокойно говорит Анин, –