Разумеется, фамусовская Москва вызывает ропот, но и в то же время безграничное понимание невозможности перечить, потому как это почитается за бунт, а бунтовщикам, как известно, место на виселице.
Например, на виселице, установленной в июле 1826 года на кронверке Петропавловской крепости.
15-летний Миша Лермонтов выходит во двор дома, который снимает его бабушка, и садится на скамейку.
Елизавета Алексеевна подходит к окну и смотрит, чем занимается ее внук – сейчас он просто сидит на скамейке и болтает ногами.
Дмитрий Александрович тоже сидит на скамейке во дворе дома на Малой Молчановке и внутренне рассуждает о том, что совершенно невозможно понять, каким образом эти славные детишки с румяными щеками, эти трогательные, нежные и невинные существа, которые прижимают к груди плюшевого мишку или поросеночка какого-нибудь, со временем превращаются в сатрапов, извращенцев, злодеев и лютых убийц. Не все конечно, но многие.
Рассуждения эти, по мысли Дмитрия Александровича, носят весьма банальный характер, но все же они имеют право на существование:
Разве зверь со зверем дружит —
Он его спокойно ест
Почему же эти люди
Меж собой должны дружить
А потому что они люди
Бог им это завещал
Ну конечно, коли нету
Бога – так и можно есть
И еще одно рассуждение на эту тему:
Жил на свете изувер
Вешал, жог он и пытал
А как только старым стал
Жжет его теперь позор
А чего позор-то жжет? —
Ведь прожил он не бесцельно
Цель-то ясная видна
Значит тут нужна поправка:
жизнь дается человеку один раз и надо
прожить ее так, чтобы не жег позор за
годы, прожитые с позорной целью
Можно лишь предположить, что чего-то они недополучили, чего-то им было недодадено, или, напротив, они получили слишком много и не смогли справиться со всем богатством и разнообразием даров. Кардинальные добродетели – благоразумие, справедливость, умеренность и мужество – воспринимали за нечто само собой разумеющееся, даже и не предполагали при этом, что существуют их антиподы – глупость,