И все же ночью было хреново. Спал урывками. В глухой тюремный двор залетали звуки из города. Снова грохотали взрывы, в темном небе отражались отблески пожаров. Пару раз гудели самолеты. Вокруг Варшавы кружили немецкие бомбардировщики и штурмовики. Иногда появлялись самолеты английской авиации, управляемые, как правило, поляками, – сбрасывали восставшим продовольствие, оружие и тут же спешили убраться, пока не подбили. Пользы от этих «посылок» было немного: информация для пилотов запаздывала, груз сбрасывали в места, уже зачищенные от мятежников, и доставался он немцам или их клевретам. Тем самым создавалась видимость, что восставших не бросили, о них заботится польское правительство в изгнании…
Шумели машины – въезжали во двор, выезжали. Несколько раз гремели выстрелы. Перед рассветом Ломакин очнулся от гортанных воплей. В нишу под окном его камеры эсэсовцы загоняли несколько человек. Эти люди не были покорными овцами, как предыдущие, а сопротивлялись, осыпали конвоиров отборными русскими матами. Сыпались затрещины, работали приклады. Человек пять или шесть загнали в нишу. Ломакин из любопытства подошел к окну, быстро выглянул и сразу спрятался. Кто знает этих косоруких – пальнут чуть выше, кого волнует, что там торчит любопытный глаз? Расстрельная команда была наготове и терпеливо ждала офицера, который задерживался. Под стеной стояли несколько человек – видимо, пленные красноармейцы. Пленных в этой летне-осенней кампании было немного, не сравнить с первыми годами войны, но всякое случалось – внезапные контратаки, локальные «котлы», нападения на передовые дозоры. Людям не везло, сопротивлялись до последнего, потом их либо уничтожали, либо брали в плен. Этим тоже не подфартило – не рассчитывали на такой конфуз. Они переминались у стены, сплевывали. Ломакин их не видел, но прекрасно слышал. Кто-то стонал от боли – видимо, душевно припечатали прикладом, кто-то глухо кашлял, потом перестал.
– Вот же, сука, стыдно-то как, мужики… – с отчаянием в голосе пробормотал один красноармеец. – Ну, как так можно, мы уже в Европе – так хотелось до конца войны дожить…
– Не убивайся, Серега, другие доживут, доделают за нас… – вздохнул второй. – Хотя действительно до тошноты обидно… Может, рванем на них, дадим еще кому-нибудь в рыло?
– А я уже дал, – похвастался третий. – Больше не могу, сил нет, парни… Вот, ей-богу, устал чего-то, колени трясутся, мочи не хватит. Да пошли они в задницу, все равно им хана!.. Заорал бы сейчас: мол, за Родину, за Сталина, да что толку, все равно не оценят…
– Скажите, а это больно? – с дрожью вопрошал молодой голос. – Нет, вы не думайте… Я просто боли сильно боюсь…
– Держись, Илюха, все нормально будет… Больно, но быстро, почувствовать не успеешь…
– А ты откуда знаешь, Серега? – спросил второй. – Тебя уже расстреливали?
Ситуация