Но вот скрипнула калитка, и в переулок вышла старая женщина. В руках у нее была прикрытая чистой салфеткой большая корзина, судя по запаху, со съестным. Старушка озиралась по сторонам, словно боялась, что ее заметят.
Ангел, обрадовавшись, рванулся было к ней, но бдительный черт успел схватить его одной рукой за шиворот, а другой зажать рот.
– Тихо,– шепнул он, затаскивая спутника в переулок.
Женщина шла к центру поселка, где на столбе посередине замусоренной мостовой вниз головой висел парень. Руки его были связаны за спиной, ноги прикручены к перекладине толстой веревкой. Лицо от натуги было багрово-красным, так что россыпь веснушек на носу сделалась почти неразличимой. Ростом детина как раз со столб, рыжие волосы подметали землю, и поэтому издалека казалось, что повешенный стоит на голове.
– Еще один пижон,– проворчал Гуча, в первую очередь обративший внимание на ярко-красные штаны страдальца и рубаху пронзительного василькового цвета. Он как-то забыл, что сам одет отнюдь не скромно. Алый плащ трудно назвать незаметным.
Женщина затравленно оглянулась, но, не увидев ничего подозрительного, заспешила к столбу.
Повешенный открыл глаза.
– Что вы право, маманя, так рано пришли? – недовольно проговорил он вполголоса.– Спать не даете. Отец поколотит, подумает, что к молодому парню на свидания бегаете.
– Молчи, висельник, – свистящим шепотом сказала женщина.
Она поставила корзину и, расстелив прямо на земле салфетку, принялась выкладывать на нее продукты: увесистый кусок вареного мяса, несколько картофелин, горку пирогов, пучок зелени, краюху хлеба и в последнюю очередь маленькую желтую репку.
– Маманя,– заныл парень,– вы опять! Я же чеснока просил. Вампиры прям извели совсем, все с разговорами лезут, спать не дают по ночам! А вы – репку…
– Молчи, репа полезней.
– Маманя, мне не семь лет, а семнадцать.
– Витамины в любом возрасте нужны, а по твоим поступкам и не скажешь, что тебе семнадцать. Это ж надо – у святого человека кольцо украсть! – Мать сокрушенно покачала головой.
– Да на фиг святому перстень?
– А на фиг тебе висеть здесь?! – вспылила старушка.– Ну что ж ты меня в грех вводишь? Да за что мне беда такая на старости-то лет, да за что мне такое наказание…
– Мамань, жрать давай,– напомнил непутевый сын.
Старушка засуетилась, вставила в кувшин соломинку, другой конец которой сунула в рот сыну. Парень судорожно хлебнул и сморщился – белая струйка потекла вниз, по щеке к глазу, намочила буйные кудри и улеглась лужицей вокруг головы привереды.
– Маманя, опять молоко!
– Пей, маленький. Спасибо доброму человеку, хорошее дело сделал. Так, глядишь, и совсем озорничать перестанешь, остепенишься, работать начнешь.
Сын со страдальческой миной сосал молоко, представляя, как он разберется с отшельником, из-за которого стал посмешищем всего поселка.
После молока настала очередь