Но вот как раз это-то и настораживало…
С чего бы такому славному парню оказаться в их захолустье? Что он забыл на их консервном заводишке? Пускай платят неплохо, но совсем недостаточно для того, чтобы носить на мизинце золотую печатку с россыпью бриллиантов по черному полю оникса… И уж совсем-совсем непонятен его рыцарский порыв, затащивший его в этот отстойник. Она же не была дурочкой и знала, что бесплатный сыр может быть только в мышеловках. А отсюда следует: если он взялся вытаскивать ее из дерьма, значит, что-то ему от нее нужно.
Об этом она у него прямо и спросила.
Первое мгновение, самое первое крохотное мгновение, он озадачился враждебностью, с которой Маша задала вопрос. Но тут же беспечно пожал плечами и совсем уж беззаботно брякнул:
– А черт его знает! Сам не знаю, что на меня накатило! Ладно, поживем-увидим. Ты бы это… встала все же. У вас ведь, женщин, там всякого добра внутри полным-полно. Застудишься, начнутся какие-нибудь осложнения, потом рожать не сможешь.
– А нужно, чтобы я рожала? – подивилась она такому повороту и сделала попытку приподняться со снега.
Заледеневшие ноги плохо слушались и расползались в разные стороны, колом торчали посиневшие коленки, руки не хотели разжиматься. Тут ведь еще нужно было заботиться о том, чтобы никакая часть ее тела не стала предметом достояния его пристального внимания. А смотреть, да как пристально, он умел. Серьезный, ничем не замутненный взгляд. Смотрит, как на копошащегося под микроскопом паука и гадает, наверное, как долго еще протрепыхается ее приплюснутое обстоятельствами тельце.
«Упрямая…» – думал Володя, наблюдая за тем, как Маша пытается подняться на ноги.
Его помощь она отвергла сразу, не позволив даже подхватить за локоть. Отчаянно затрясла заострившимся подбородком и пискнула что-то жалобно-беспомощное. При всем при том старательно пыталась скрыть от его глаз свою наготу. Чудачка!.. Пока она куталась в свою уцелевшую телогрейку, он предостаточно натаращился на все, что плохо скрывали разодраные в клочья ее тряпки. Все рассмотрел и с прискорбием констатировал, косясь на нежно-розовый сосок груди, что девочка-то, оказывается, очень-очень даже ничего. Почти даже в его вкусе. Поразительно белая и, невзирая на крупные пупырышки мурашек,