Суждено выжить. Илья Александрович Земцов

полковник, простите за нескромный вопрос. Почему вы в звании полковника командируете только полковой школой? До вас командир полковой школы был капитан». «Вспоминать, Котриков, горестно. В 1937 году я командовал дивизией. При разборе проведенных маневров в Киевском военном округе откровенно высказал свое мнение при Мехлисе, то есть вопреки нашей тактике и стратегии. Нас учат, и мы учим только наступательным операциям. Наш лозунг – в случае войны воевать будем только на территории врага. Наша армия самая сильная, самая оснащенная современным новейшим оружием. Так ли это? Мы переоценили свои силы. Мы внушили себе и подчиненным, что армия непобедима. Финская война показала, что воевать мы неспособны. Наше учение только о наступательной тактике неверное. Вот тогда я не сумел удержать язык за зубами и прямо попросил Мехлиса, чтобы он передал Наркому обороны Ворошилову и начальнику Генерального штаба, не пора ли при учениях только от наступлений перейти и к обороне. Командование округом и командиры военных частей – все были едины во мнении, но крепко держали язык за зубами. Мехлис тут же отстранил меня от командования. Вместо законного звания комдива, которое было присвоено еще в 1934 году, стал полковником. Хорошо, что не рядовым. Два года ждал ареста. Бог миловал, не сидел. Зато генеральские петлицы далеко ушли от меня, скоро не достанешь.

      Два года пересылали с места на место. Из одного военного округа в другой. Определенной должности не давали. Перед Финской войной в 1939 году дали запасной полк. Снова удар – послали в 298 стрелковый полк. Пока – командиром полковой школы. Ты, Котриков, еще молод, многого ты не знаешь, да и не надо знать. Пройдут годы, будут еще вспоминать наших военачальников и военных, ни за что ни про что объявленных врагами народа. Большинство из них – всем телом и душой преданные советской власти, коммунистической партии люди. Я остался жив, не судим, но до основания истрепал всю нервную систему». «Вам надо лечиться, товарищ полковник», – посоветовал я. «Не лечиться, Котриков, а уходить в отставку. Боюсь расстаться с армией. В случае войны еще пригожусь и принесу большую пользу Родине. Я думаю, Котриков, наш разговор останется между нами. Хотя это не так важно». Я не нашелся что ответить.

      Приехали в лагерь. Я подвез Голубева к фанерному домику. Он на ходу по-молодецки выпрыгнул из линейки и бодро зашагал. «Товарищ полковник, а петуха куда?» – спросил я. Не поворачивая головы, он посоветовал: «Ты его устрой и подкорми». Петуха я принес в палатку. Посмотреть на него собралась вся рота. Все давали советы, как его лучше устроить. Решили привязать за одну ногу тонкой бечевкой к нашей палатке.

      Через неделю петух стал понимать команды. По команде он ложился, пел, принимал воинственный вид и нападал на противника, плясал и умирал. Полковник, случайно проходя мимо палатки, увидел петуха и решил пощупать его на упитанность. Петя принял воинственный вид и клюнул обидчика прямо в нос. Голубев схватил пистолет и выстрелил в петуха, но не попал. Петух снова набросился на Голубева.