пятьсот тысяч яиц в день. Мы хотели просто посмотреть на нее и сфотографировать. Все надели толстые болотные сапоги. Эдмону не повезло, у него был сорок третий размер ноги, а сапоги ему достались сорокового размера. И он пошел в кроссовках… Я помню все так, как будто это было вчера. В половине первого мы нарисовали на земле предполагаемые очертания гнезда-бивака и начали рыть вокруг него траншею глубиной в метр. В половине второго мы достигли внутренних помещений. И оттуда полилось что-то вроде черной, потрескивающей жидкости. Тысячи взбудораженных солдат щелкали мандибулами. У этого вида муравьев они острые, как лезвие бритвы. Муравьи забирались нам в сапоги, а мы, при помощи лопаты и кирки, продолжали продвигаться к «брачному чертогу». В конце концов, мы нашли свое сокровище. Королеву. Насекомое, размерами раз в десять больше наших европейских королев. Мы сфотографировали ее во всех ракурсах, пока она, наверное, вопила «Боже, храни Королеву» на своем пахучем языке… Результаты не заставили себя ждать. Отовсюду сбежались воины и сплелись в клубки на наших ногах. Некоторые прыгали вверх, опираясь на своих собратьев, уже вгрызшихся в каучук. Оттуда они ползли под брюки, потом под рубашки. Мы все превратились в Гулливеров, но наши лилипуты мечтали только о том, чтобы искромсать нас в салат и съесть! Надо было особенно внимательно следить за тем, чтобы они не проникли ни в одно естественное отверстие: ни в нос, ни в рот, ни в уши, ни в задний проход. Иначе пиши пропало, они прогрызутся внутрь!
Потрясенный, Джонатан молча слушал. А профессор как будто помолодел и с юношеской энергией переживал заново свои приключения, сопровождая рассказ мимикой.
– Мы изо всех сил отряхивались, чтобы прогнать муравьев. Их привлекало наше дыхание и наш пот. Мы все делали упражнения гимнастики йогов, чтобы медленнее дышать и контролировать наш страх. Старались не думать, забыть об этих гроздьях воинов, которые хотели нас убить. И мы отсняли две пленки фотографий, некоторые со вспышкой. Когда мы закончили, то все побежали из траншеи. Все, кроме Эдмона. Муравьи покрыли его всего, с головой, они уже почти съели его. Мы вытащили его за руки, раздели и с помощью мачете соскоблили все челюсти и головы, вросшие в него. Мы поплатились все, но не так, как он. Он же был без сапог. И еще он запаниковал, у него выделились феромоны страха.
– Это ужасно.
– Нет, это прекрасно, если остаешься в живых. Это, кстати, не отвратило Эдмона от муравьев. Наоборот, он стал их изучать с еще большим рвением.
– А потом?
– Он вернулся в Париж. С тех пор я больше ничего о нем не слышал. Думал, вот ведь свинья, даже ни разу не позвонил старине Розенфельду. Потом я прочел в газете, что он умер. Что ж, пусть земля ему будет пухом.
Профессор подошел к окну, раздвинул занавески и посмотрел на старый жестяной эмалированный термометр.
– М-да-а, тридцать градусов – это в апреле-то! С каждым годом все жарче и жарче. Если и дальше так пойдет, через десять лет Франция превратится в тропики.
– Неужели все так серьезно?
–
