Саши неплохо справились, тряхнув молодостью и желанием быстрее дойти до цели. Поставив чемоданчики на остановку, вежливо попрощались с попутчицами. И надо же мне было напоследок сообщить, кивнув на Шушуню:
– И обязательно расскажите дома, девушки, что чемоданы вам помогал нести сам писатель Силецкий!
Мама ещё ничего. Вежливо улыбнулась, чуть кивнула. Силецкий и Силецкий. Приятно, конечно, когда писатели тебе чемоданы носят. Хотя, конечно, лучше бы артисты, Тихонов или на худой конец Броневой, читалось в выразительном мамином взгляде. Но что стало с дочкой, приятной почти во всех отношениях девицей лет двадцати!
– Ой, ай… не может быть… Что вы, правда? Я думала, вы старше… (Шушуня зарделся и втянул щёки и живот). Вы даже не представляете, как я зачитываюсь вашими произведениями. Мама, дай ручку, не откажите автограф…
Саша, конечно, печатался еще с 60-х, но к такому мгновенному преклонению на улице не привык. С удовольствием что-то черкнул на каком-то листочке, обещал и дальше радовать читателей, куда-то приглашал преданную поклонницу: мол, будете у нас на семинаре в Малеевке, милости просим…
Уже, раскланявшись, уходили. Почти повернулись на 180 градусов. Кой чёрт дёрнул девицу бросить вслед:
– Да, чуть не забыла – больше всего у вас мне нравится «Трудно быть богом»! Пожалуйста, напишите продолжение!
Саша принял удар стоически. Что-то хотел сказать, но поперхнулся. Трубы-то не железные. Нервы тоже. Я быстро подхватил его под белы ручки, сообщил, что всенепременно напишет и постарается учесть все пожелания. Саша утвердительно мычал и даже помахал дамам на прощание, уже прослезившись от подступающего хохотунчика. Которому мы дали полную волю (трубы, першит!), только добравшись до живительной влаги. Набегающая на берег морская