Конвей закатила глаза. Подвижная мимика, осанка, жесты – не только в ее лице было что-то иностранное.
– Вроде бы очевидно, да? Ан нет. Ключ лежал на полке, прямо над урной; медсестра решила, что он упал, его выбросили вместе с мусором, так что они сделали новый и забыли, ля-ля-ля, все прекрасно, пока не дошло дело до вопросов. Богом клянусь, не знаю, кто тут самый наивный, детишки или персонал. А если ключ у кого-то из учениц? Она спокойно могла пройти в школу, вылезти через окно и до завтрака творить все что угодно.
– А охранника тут нет?
– Есть, а как же. Они его называют ночным сторожем. Думают, что так звучит благороднее. Он сидит в сторожке, которую мы проезжали, и делает обход каждые два часа. Но мимо него проскользнуть не проблема. Погоди, еще увидишь, какого размера тут территория. Нам сюда.
Калитка в живой изгороди, кованые завитушки, протяжный тихий скрип, когда Конвей ее распахнула. За калиткой теннисный корт, футбольное поле, а дальше снова зелень, старательно ухоженная так, чтобы выглядеть не слишком ухоженной, – не дикий лес, а так, слегка диковатый. Смешение деревьев, которые наверняка растили не один век: березы, дубы, клены. Усыпанные гравием тропинки петляют между клумбами с желтыми и лиловыми цветами. Вся зелень свежая, такая мягкая, что рука скользит по ней, не задерживаясь.
Конвей щелкнула пальцами у меня перед носом:
– Сосредоточься.
– Как они там живут? – спросил я. – Общие спальни или отдельные комнаты?
– Первый и второй год обучения – по шесть на комнату. Третий и четвертый – по четверо, а пятый и шестой – по двое. Так что да, как минимум одного соседа надо перехитрить, если захочешь смыться на свидание. Но вот в чем штука: с третьего года соседей можно выбирать. Так что соседка почти наверняка уже на твоей стороне.
Мы прошли вдоль теннисного корта – сетка провисла, пара мячей валяется в углу. Мне по-прежнему казалось, что окна школы уставились мне в спину.
– И сколько тут девочек в пансионе?
– Шестьдесят с лишним. Но нас интересуют не все. Медсестра давала ключ кому-то из учениц во вторник утром, ключ сразу вернули. В пятницу днем ключ опять просят, а его уже нет. Кабинет медсестры запирается, когда ее нет на месте, и она клянется, что об этом не забывала, по крайней мере, чтоб у нее не таскали “Бенилин”[3] или что она там держит. Так что если ключ сперли, это был кто-то из тех, кто заходил к ней со вторника по пятницу.
Конвей отодвинула ветку, преградившую ей путь, и направилась по одной из многочисленных тропок глубже в парк. Пчелы кружили над цветущими яблонями, пели птицы – не какие-нибудь там крикливые сороки, а веселые мелкие пичуги.
– В журнале медсестры записаны четверо. Эммелин Локк-Блейни, первогодка, живет здесь же; она была так напугана, что чуть не описалась, – не думаю, чтоб она смогла что-нибудь от нас скрыть. Катриона Морган, пятый год, живет дома, что, впрочем, ее не исключает, могла отдать ключ подружке из пансиона, хотя