В то же время мужиковатой ее никак не назовешь. Она не из тех, ну, вы знаете… Женского в ней хоть отбавляй, но женственность ее какая-то гордая, благородная. Ей, например, совершенно ни к чему цеплять на себя всякое золото и бриллианты, потому что она сама – бриллиант. Одевается вроде просто, но другие женщины на нее поглядывают с откровенной завистью и стараются подражать. Правда, я сомневаюсь, что можно подражать врожденной элегантности, она или есть, или нет.
Представьте себе, что вы пришли на какой-нибудь элитарный прием или, скажем, банкет. В зале уже битком народу, все расфуфырены по полной форме, но вы сразу замечаете ее, потому что она – украшение этого сборища. Более того, начинает казаться, что все устроено только для того, чтобы была возможность посмотреть на нее, хотя официальный повод совершенно другой. Это как будто про нее Борис Пастернак написал: "…Прелести твоей секрет разгадке жизни равносилен".
Теперь вы понимаете, почему ради нее он готов на все. Готов даже бросить курить и дуть пиво, готов поступить на какие-нибудь курсы, чтобы приобрести денежную специальность и устроиться, наконец, на хорошую работу. Готов даже развестись с женой – матерью его оболтусов. Вот только за сорок пять лет своей бестолковой жизни он так ее ни разу и не встретил. Скорее всего такие женщины даже не заглядывают в прокуренные пивные бары, где он торчит с утра до вечера.
– Где ты, любимая? – шепчет он, и скупая мужская слюна пенится в воспаленных уголках его пухлого безвольного рта.
Рио, Рио…
Лев Хоган умудрился эмигрировать из Советского Союза аж в 1946-м году! Для этого он сначала притворился поляком, в Польше женился и уже оттуда рванул в Австрию. Сначала работал простым слесарем, потом очень быстро продвинулся до управляющего небольшой фабрикой, прикопил денег и совершил очередной прыжок, на этот раз – через Атлантический океан, в Канаду. Умер владельцем процветающей торговой фирмы с филиалами в трех прилегающих к Торонто небольших городках, не дожив пару недель до конца бурного ХХ века, через 23 года после гибели жены в автомобильной катастрофе. Несмотря на безграничную жадность, завещание составил очень толково. Каждый из магазинов перешел в собственность одному из трех его сыновей с условием сохранения целостности фирмы. Племянник Миша тоже не был забыт и обижен: за ним закреплялась должность менеджера центральной базы и приличный пакет акций. А вот со своими похоронами покойник намудрил. Свое старое, израненное тремя инфарктами сердце он завещал похоронить в Иерусалиме, испитую печень – на Востряковском кладбище в Москве, причем почему-то на русской его половине, мужскую