С годами все замедляется. Ходьба, еда, разговоры, мысли. И чтение. С толстым субботним выпуском газеты я вожусь три-четыре дня, если при этом успеваю прочитать еще и сегодняшний номер. Вчера прочел почти все приложение о старении. Я давно уже заметил: старость стала модной. Послевоенное поколение почти все вышло на пенсию, через несколько лет за ним последует поколение хиппи. Нынешние поколения, богатые и благополучные, научились только одному: заботиться о себе. За этих избалованных в ближайшие пятнадцать лет можно не беспокоиться. Им за пятьдесят, и они ничем не похожи на тех, кто после восьмидесяти нашел свое предпоследнее пристанище в нашем доме. Часто это люди, умевшие заботиться о других, включая их детей, теперь таких преуспевающих. Сами же они предоставлены своей судьбе. Многие постояльцы оказались здесь в силу обстоятельств: слишком старые, чтобы жить самостоятельно, и слишком бедные, чтобы заплатить за помощь. Они свыклись с мыслью, что проведут одинокую старость в доме престарелых.
При упоминании дома престарелых люди постепенно начинают испытывать неловкость. “Престарелые” становятся “пожилыми”. Дом престарелых – пансионатом. Пансионат – центром опеки. А с недавних пор я стал подопечным некой коммерческой службы по оказанию социальной помощи на паях. Тут-то я и понял, почему расходы на социальное обеспечение растут как на дрожжах.
Однажды я произвел подсчеты: здесь живут примерно сто шестьдесят стариков. При доме имеется отделение ухода за беспомощными, где содержатся примерно восемьдесят подопечных, то есть очень старых и больных людей. Точных цифр назвать не могу из-за текучести контингента живых и мертвых. По-моему, попав сюда, люди живут еще в среднем лет пять. Для интерната и отделения ухода это означает всего каких-то пятьдесят смертей в год. Если вы доживете здесь до глубокой старости и останетесь в здравом уме, то в последние десять лет вашей жизни вам предстоит пятьсот раз присутствовать на похоронах и кремациях. Прекрасная перспектива.
Утром не мог отыскать свои ключи. Перерыл сверху донизу всю в общем-то небольшую комнату и спальную нишу. К счастью, я не спешил. Искал не меньше часа и в конце концов обнаружил ключи в холодильнике. Рассеянность. Старики совсем как дети, вечно все разбрасывают, но у них больше нет матери, которая всегда знает, где что лежит.
Стоило мне вчера написать о смерти, как она тут же явилась с визитом на гимнастику “Красивые движения”.
– Что-то мне нехорошо, – сказала госпожа де Леу и через две минуты больше не двигалась. Вся как-то скрючилась и не поймала брошенного ей мяча.
– Будьте внимательней, госпожа де Леу, – только и успела сказать инструктор Тина. И тут госпожа де Леу соскользнула со стула на пол.
Ее еще пытались реанимировать, применили дефибриллятор, но все было напрасно. Мерзкие сестры Слотхаувер с интересом пялились на эту процедуру, пока их не выставили за дверь. После чего за кофе они расписали событие во всех подробностях. Сестры Слотхаувер присутствовали