Слова доктора придали ему сил, и он немного успокоился, так как боялся, что глаза его любимой Катеньки, такие ласковые, светлые, родные, навеки потемнеют, вберут в себя провальный цвет могилы с её холодной жуткой немотой.
Смерть сына стала для Николая Павловича ужасным потрясением, а что творилось в душе его беременной жены, одному Богу известно.
После похорон он долго не мог найти себе место, всё кружил и кружил по кабинету, словно в его челюсть врезался кулак молотобойца с зажатой в нём свинчаткой. Нет, он не лязгнул зубами, не мотнул головой и не скрутил винтом ноги, хряснувшись лопатками о землю, но в глазах его теперь стоял туман, стелился дым сельской избы, топившейся по-чёрному. Дым смрадный, горестно-удушливый, как над коптильней или смолокурней. В голове, раскалывавшейся от боли, никак не укладывалось, что его Павлуши больше нет. Он понимал, что покойников в доме не держат, их надо предавать земле, но сердце не смирялось с тем, что у людей вошло в обычай.
Уха, кутья, кисель из сухофруктов.
Мысли стали рваными, чужими.
Он никак не мог додумать ни одной из них. И это его тоже убивало, заставляло сомневаться в своих силах. Всё чаще и чаще он задавался трудными, упрямыми вопросами: сумеет ли он изменить обстоятельства в свою пользу? Получится ли у него теперь, после такого горя, нарушить сложившееся в Турции равновесие действующих внутри неё общественных и политических сил? Способен ли он, пришибленный потерей сына, найти форму взаимодействия с этими структурами, чтобы содержание будущих реформ султана, о которых неустанно говорят на всех константинопольских углах, всемерно содействовало интересам российской империи? Затратив уйму средств и собственной энергии, добьётся ли он нужной ему кульминации, позволит ли она осуществить всё то, что хочется, просто не терпится, сделать?
Размышляя таким образом, задавая себе трудные вопросы и не находя на них ответа, он ощущал себя тщедушным лилипутом, вознамерившимся в одиночку сдвинуть с места товарный вагон, доверху нагруженный щебёнкой.
Но даже и сдвинь он его на пол-локтя, важно ведь не действие, а значение происходящего, наглядный результат, ярко окрашенный в розовый цвет.
Мысли ходили по кругу и круг этот всё время расширялся, как расширялся круг его дипломатических забот.
А в доме после похорон долго пахло уксусом и мятой.
Глава X
Все члены русского посольства и главы иностранных миссий выразили Игнатьеву свои соболезнования в связи с постигшим его горем. Первым нанёс визит прусский посол Брасье де Сен-Симон Валлад (Мария-Иосиф, граф). Это был опытный известный дипломат весьма преклонных лет, но выглядел он браво. Может, только чуточку сутулился. Уже по одному тону сказанных им утешительных фраз можно было догадаться,