– С круглым порталом. И он отменно работает – я приглашала трубочиста, чтобы он проверил трубу. И вот однажды я смотрела на эту надстройку снизу, со двора, и обнаружила странную вещь. Меня заинтересовал небольшой, но широкий выступ в стене – как я поняла, для каминного дымохода. Но для дымохода он был слишком широк! Побоявшись, что меня засмеют, я незаметно измерила. Получилось, что камин в комнате занимает два ярда. А выступ снаружи, за стеною, – четыре! Тогда я, опять скрытно, взяла молоток и отбила штукатурку со стены рядом с камином.
– И что там? Кирпич?
– Нет, Томас. Там сейф.
– Подожди-подожди… То есть как?
– Очень старый, железный, встроенный в стену сейф в рост человека, с толстой дверцей, с отпертым замком и совершенно пустой.
– А… а зачем тогда его нужно было прятать за штукатурку?
– Это ты уже сам разгадывай. Я только знаю, что у тебя теперь есть отдельный, тихий и очень уютный ка-би-нет.
Мы, конечно же, отправились в это захламленное в прошлом помещение (я оставлял мокрые следы на паркете) и, зажёгши свечи, рассмотрели и сейф, и камин, и даже – какой вид из окон. Повернувшись к Эвелин, я с волнением и нежностью произнёс:
– Ни у кого на свете нет такой жены, как у меня, до бессовестности счастливого человека.
– Я тебя так ждала, – прошептала она, прижавшись щекой к моему плечу.
Стоит ли говорить, что на следующий вечер я, Луис, Энди и Эвелин собрались в моём кабинете, где на полу были расставлены привезённые с «Дуката» сундуки с золотом, жемчугом, драгоценностями. Два стола и две длинные лавки были подняты в эту мансарду, и на них мы выкладывали и сортировали сокровища.
Под столами поставили два больших дубовых ведра, и в них сбрасывали древние, четырнадцатого века, серебряные гроуты. На лавки выкладывали бумажные малоценные шотландские банкноты, и там же – римские, банка «Святого Духа». На один из столов отправлялись испанские серебряные песо и золотые дублоны. На втором в виде массивных крепостных стен выстраивались шпалеры из сложенных в столбцы золотых ноблей; отдельно – массивные, тяжкие соверены Генриха Седьмого; следом – уже скромных размеров соверены Генриха Восьмого. Потом – уже вовсе маленькие соверены Георга Третьего. Потом – очень красивые, со слоном, «гвинейские» золотые Карла Второго. Потом – столетние, тысяча шестьсот пятидесятого года золотые фунты, отчеканенные во время управления Парламента. И, наконец, мои любимые современные золотые гинеи, – их мы складывали в роскошные, надменные, Ганзейского торгового дома портфунты, на стальных пряжках которых были выбиты клейма мастера Базеля. В один такой прочный, высочайшего качества кожи, со смоляной прошивкой кошель входило золота ровно на одну тысячу фунтов.
Жемчуг, инкрустированные самоцветами безделушки и разные неоцениваемые пока драгоценности грудами ссыпали в широко раскрытые рты сундуков.
Не хватало только Давида, но он скоро прибыл, – тяжело дышащий, взволнованный.
– Я привёз человека, – сказал он