В третьей группе, в пять лет, я попробовал первую сигарету. Видел, как питалки курили, а потом выкидывали бычки, не затушив. И я тут как тут: «Интересно, что это такое? Как это делается?» Поднял окурок, это была тонкая сигарета, розовая, и докурил. Не по-настоящему докурил, так, баловался. Дым в легкие не затягивал, а просто в рот набирал. И вот с того раза я стал подбирать бычки. Если видел, что валяются, обязательно поднимал и пробовал. Даже не знаю, зачем мне тогда это было надо. Наверное, просто такой возраст, что хотелось копировать взрослых.
И еще в то время стало интересно, чем девочки отличаются от мальчиков. Тем более в третьей группе нас уже разъединяли, чтобы мыться. Мальчики мылись отдельно, девочки отдельно. Раньше-то мы мылись все вместе, и вопросов не возникало. Точнее, возникал один вопрос, но совсем примитивный, и ответить на него никто нам не мог.
– А почему это у меня что-то свисает, а у тебя нет? – спрашивал я у девочки, которая стояла рядом в душе. Это года в три-четыре.
– Не знаю, – удивлялась она. Девочки сами не понимали разницы.
– Понятно, – хотя, конечно, ничего не понятно. И все отличие было в том, что у меня что-то есть, у нее этого нет.
А как стали разделять, мы поняли, что есть мальчики и девочки. Но вот чем одни от других отличаются – загадка. В чем реальная разница между мужчиной и женщиной, нам никто не рассказывал. Мы видели только то, что видели – одежда разная, у нас шортики, у них платьица. Наверное, если б мне тогда сказали: «Гриша, ты девочка», я бы ответил: «А, здорово, но почему я тогда не в платьице хожу?» И еще, когда мы в лагере ходили купаться, мальчикам разрешали купаться голыми, а девочкам нет. Им говорили: «Нет, вы в трусиках купаетесь». Вот и вся разница.
Кстати, мне тогда первый раз в жизни понравилась девочка. У Натальи Анатольевны была дочка Настя, и мы с ней дружили офигенно. Даже целовались. Она приводила свою дочку к нам в группу, и мы с ней играли, вместе по лужам бегали. Были, типа, друзья, но на самом деле у меня была какая-то такая первая неосознанная любовь. Я ее задирал, дразнил немножко.
– Толстая, толстая!
Она бежала к маме жаловаться:
– Мама, он меня называет толстой!
– Гриша! – Наталья Анатольевна укоризненно смотрела на меня.
– Ну, она же толстая, – не сдавался я.
– Она не толстая, а полненькая, –