«Ну уж – шиш тебе», – подумал Алексей Петрович со злорадством, какого раньше за собой не замечал, совершенно избавившись от страха, вполуха слушая своего «прокуратора».
А по другую сторону стола бархатный говорок Чикина раскладывал по полочкам: патриотизм – в одну сторону, все остальное – в другую. И получалось, что интернационалисты и космополиты – одно и то же, но в разных исторических условиях проявляются по-разному.
В голове Алексея Петровича все перепуталось, с этой-то кашей он и отправился через несколько дней на пленум.
Глава 8
Пленум открыл Фадеев. И совершенно неожиданно для Алексея Петровича, как, впрочем, и для многих других, присутствующих в зале, в своем вступительном слове обрушился на космополитов, этих злостных рассадников буржуазного мировоззрения, идеологии и культуры на советской, социалистической почве, представляющих особую опасность для еще не окрепшей идейно и нравственно советской молодежи. Но и он ни разу не произнес слово «патриотизм», утверждая, что советскому народу особо нечему учиться у Запада с его гнилой идеологией и упаднической культурой, что практически во всех областях человеческой деятельности русские ученые и инженеры доказали, что им по плечу любые теоретические и практические задачи, что русская земля может рождать «не только собственных Платонов и быстрых разумом Ньютонов», но и Ломоносовых, Яблочковых, Поповых, Менделеевых и прочих и прочих. Не говоря уже о Пушкиных, Толстых, Достоевских, Чеховых, Маяковских, Чайковских, Мусоргских, Репиных и Суриковых.
За своей спиной Алексей Петрович услыхал громкий шепоток и презрительное хмыканье:
– Ни тебе Блока, ни Малевича, ни Пастернака, ни Мейерхольда… Типичный образчик национализма и шовинизма.
– Сашка себя изжил. И в «Молодой гвардии» у него одни русские. Даже хохлов – и тех раз-два и обчелся.
– Пора ему на покой. Нужен человек, лишенный всех этих националистических предрассудков.
– Симонова надо…
«Вон оно что! – удивлялся Алексей Петрович, не оборачиваясь. – А я-то думал…»
Если честно, то Симонов Задонову нравился больше, чем Фадеев. Во-первых, он был моложе; во-вторых, его стихи читали на фронте даже малограмотные солдаты. Правда, статьи его и репортажи с мест боевых действий грешили подчас шапкозакидательством, но его пьесы о войне несли на себе печать размышления над происходящими тогда событиями, были близки и понятны Алексею Петровичу, хотя в этих пьесах ощущалось стремление угадать официальную точку зрения или подладиться под нее.
А если еще более честно,