Ричард оглядел прочный, обитый медными гвоздями стол и решил, что, пожалуй, собравшиеся за этим столом ведут себя наилучшим образом. В конце концов избежать этого собрания возможности не было; Уиллис сам обратился к ним с просьбой коллективно обсудить сложившуюся ситуацию и был готов тщательно учесть мнение каждого.
– Рочестер? Грейс? Блуберд? Морис? Часы досуга? Данкерк? Неумолимый?
Со стороны Ричарда было вполне корректно обращаться к людям по названиям принадлежащих им судов – так всегда было принято в порту, где все они с технической точки зрения и находились. Вот, например, Морис, очень милый молодой человек, едва успев появиться на Баттерси-Рич, сразу понял, что Ричард именно так всегда и будет их всех называть, а значит, к нему, Морису, прилипнет неприятная кличка Dondeschiepolschuygen IV[16], позолоченными буквами написанная на носу его судна. Поэтому он мгновенно переименовал свою баржу в «Мориса».
Выступать первым не хотелось никому, и Уиллис, шестидесятипятилетний художник-маринист, владелец пресловутого «Дредноута», сидел и ждал, положив руки на стол, сгорбившись и так втянув голову в плечи, что торчала только его макушка, увенчанная короной стоявших дыбом темных с сильной проседью волос. Затянувшееся напряженное молчание несколько разрядил лишь протяжный гудок какого-то судна, донесшийся из эстуария. Это был весьма специфический, свойственный лишь Темзе сигнал, буквально означавший «я начинаю движение». Прилив уже начался, но суда еще не поднимали якорей, оставаясь у причала.
Услышав у себя на камбузе негромкий шум, показавшийся ему важным, Ричард вежливо извинился и спустился вниз. Втайне он надеялся, что, вернувшись на палубу, обнаружит несколько большую активность среди собравшихся, которые, наконец, займутся обсуждением сложившейся ситуации, весьма, с его точки зрения, неловкой.
– Как ты тут, Лолли?
Лора что-то быстро крошила ножом, поглядывая в лежавшую перед ней поваренную книгу. Она одарила мужа усталым и чуть раздраженным взглядом своих больших глаз – это был взгляд типичной уроженки Центральных графств, которая с первых дней жизни видела перед собой бесконечные, простирающиеся до самого горизонта акры пашен и пастбищ. Ее верность Ричарду – и он прекрасно это понимал – проявлялась в том, что до сих пор она никогда и никому (кроме самого Ричарда, разумеется) не жаловалась на то, что вынуждена жить в центре Лондона на каком-то старом судне, а не в симпатичном сельском особнячке. Раз в месяц Лора ездила домой, и ей каждый раз приходилось