– Извольте зарубить себе на носу, что я не потерплю в своём доме кучу всякого сброда! – даже из своего укрытия я слышала, каким возмущением и яростью звенит его голос. – Я понимаю, что вы привыкли якшаться с отребьем, но, став моей женой, вам придётся усвоить правила поведения в достойном обществе. Даже если вам не привили эти правила с детства! Неужели жизнь вас ничему не научила?
– Не вам рассуждать о достойном обществе! – запальчиво выкрикнула мать в ответ на тираду отца. – Ваши скверные занятия отвратили от нашего дома всех людей в этой забытой богом дыре. Я нахожусь в полнейшей изоляции, не имея даже возможности общаться с людьми моего круга. А ведь в Лондоне я блистала! Наш дом в Хэмпстеде посещали представители лучших английских фамилий! Но вы увезли меня в этот забытый край, поселили в холодном полуразрушенном доме, а теперь хотите лишить даже малой толики радостей, которые я могу отыскать в своём положении вашей узницы. Иногда мне хочется закричать во весь голос, и чтобы от моего крика обрушился весь этот старый выморочный дом со всеми его чёртовыми тайнами. Или чтобы у меня выросли крылья, на которых я улечу из этого склепа вместе со стаей птиц!
Наступила пауза, но звенящий голос матери продолжал раздаваться у меня в голове, столько пронзительной тоски и печали было в её словах. Через несколько минут, наполненных тяжёлым молчанием, отец откашлялся и холодно произнёс:
– Прошу, избавьте меня от ваших больных фантазий. Они навеяны опиумными снадобьями, которые вы поглощаете в неумеренных количествах. Позволю себе напомнить, что вы потеряли возможность вращаться в высшем обществе Лондона исключительно по своей вине. К этому как раз и привело ваше нежелание следовать установленным правилам и традициям. Все эти годы я неукоснительно соблюдаю условия сделки, которая была предложена мне вашей покойной матушкой. И всё, чего я требую от вас, это всего лишь соблюдение своей части договорённости, не более того.
Голос отца, рассуждавшего про какую-то сделку (я не знала тогда значения этого слова), звучал до того холодно и безучастно, что у меня началась нервная дрожь. По-видимому, на мою мать эти рассуждения подействовали таким же образом, потому что истерическая экзальтация покинула её, уступив место привычной вялости и апатии. Тем не менее она не собиралась отступать и со свойственным ей упрямством попыталась оставить последнее слово за собой.
До меня донеслось судорожное всхлипывание, отчего моё сердце наполнилось острой жалостью и состраданием, а затем она произнесла:
– Несомненно, вы вправе требовать от меня соблюдения условий той чудовищной сделки, благодаря которой вы получили неограниченную власть надо мной. Но имейте в виду, и я заявляю это вам со всей серьёзностью – если вы не позволите мне изредка приглашать к чаю друзей, я найду способ покинуть этот дом. И тогда вы не сможете отыскать меня и вернуть обратно!
Решимость