Мистер Рок сел за соседний столик.
Из-за приокрытой двери, что вела в кухню, доносился шум воды, перестук моющейся посуды и тихое пение Ленеоппы. Пела она на греческом, что-то протяжно-бесформенное, но мистеру Року, как ни был он голоден и, как ни стремился побыстрее добраться до банка, от такого её пения стало как-то совсем хорошо и спокойно. Он запрокинул голову и упёрся взглядом в потолок, украшенный мозаикой столь искусной, что можно было бы, наверное, удивиться: откуда тут такая? Но в сочетании с голосом Ленеоппы, с языком, на котором она пела и со всей мирно обволакивающей атмосферой безлюдного отеля эта мозаика показалась настолько органичной, что мистер Рок не только не удивился, но ещё и подумал, что ничего другого здесь быть просто не могло!
Он едва не заснул снова, глядя на переливы морских волн, на одинокую ладью среди них, стремящуюся к берегу – слишком золотистому и слишком упорядоченно покрытомукудрявым кустарником, чтобы быть правдой. В голове потекли мысли о мечте и одиночестве, о каком-то невозможном возвращении к самому себе потому, что путь – это неизбежно перемена и старение, и вернётся уже не тот, кто в этот путь отправлялся.., о жизни, как о дороге через сумрачный лес, где можно свернуть куда угодно, но стоит ли это делать, если заблудиться так легко…
– Вы уже проснулись, мистер Рок!
Голос прозвучал резко. Совсем не так, как она только что пела, и мистер Рок вздрогнул.
– Да. Проснулся.., вот…
Ленеоппа приветливо улыбнулась.
– Сейчас я вас накормлю.
Уже не закутанная в шаль-шубу, она оказалась женщиной довольно стройной для своих лет. Во многом этой стройности добавляла совершенная осанка, которая никогда не превратит женщину в старуху. Но, присмотревшись получше, пока Ленеоппа выносила для него приборы и тарелки с едой, мистер Рок решил, что она, в любом случае, совсем ещё не старуха, и, если покрасить её седые волосы в какой-нибудь живой цвет, она, во-первых, помолодела бы лет на пятнадцать-двадцать, а во-вторых, обрела бы лицо более мягкое по сравнению с тем, которое получалось сейчас, когда из-под седых прядей на собеседника смотрели обжигающие чернотой и глубиной совершенно молодые глаза. Мистер Рок не сказал бы, что это было жутковато, но неловкость от несовмещаемого возникала всякий раз, когда Ленеоппа, спросив его о чём-то, начинала смотреть, дожидаясь ответа. И тогда казалось, что смотрит она не в лицо, не в глаза, а в самую душу.
– Честно