Некоторое время Дафф и итальянец недоверчиво смотрели друг на друга. Наконец полицейский отступил от дверей и, уходя, небрежно бросил:
– У нас еще будет повод встретиться и поговорить.
Облегченно вздохнув, Дафф вернулся в свой номер, чтобы прочесть письмо, которое Хонивуд прислал Сибилле. Инспектор запер дверь, подвинул кресло ближе к столу и достал из кармана конверт. На штемпеле значилось пятнадцатое февраля. «Значит, письмо отправлено через восемь дней после убийства Дрейка», – отметил про себя инспектор.
У Вальтера Хонивуда был бисерный почерк, и, тем не менее, послание занимало несколько страниц. Дафф разложил листы по порядку и прочел:
«Дорогая Сибилла!
Пишу из Лондона. По совету врачей, как я тебе уже сообщал, я отправился в кругосветное путешествие, надеясь, что оно пойдет мне на пользу, а вместо этого начались ужасные неприятности. Представляешь, Джим Эверхарт едет с нами! Я узнал об этом утром седьмого февраля, неделю назад, при довольно странных обстоятельствах.
Когда я поднялся на борт парохода в Нью-Йорке, я еще не знал никого из нашей группы. Нас собрали вместе в момент отплытия, и я всем пожал руки. Я не узнал Эверхарта в лицо, ведь, как ты помнишь, я видел его всего один разу тебя в гостиной, а там царил полумрак. Так вот, я пожал всем руки, в том числе и Джиму Эверхарту, человеку, который поклялся убить нас с тобой. И я даже не подозревал…
В общем, ладно, мы отплыли. Я почти не выходил из каюты, разве что пару раз прогулялся по палубе в темноте. Потом мы прибыли в Лондон. В первые дни было множество экскурсий, но я не принимал в них участия. Лондон напомнил мне о нашей когда-то счастливой любви, а это для меня очень больно.
Вечером шестого февраля я сидел в гостиной отеля „Брум“ с Морисом Дрейком, миллионером из Детройта, участником нашей группы. Я рассказал ему о своем недуге и пожаловался на бессонницу. В последние ночи я вообще не спал, поскольку сосед по номеру имеет привычку заставлять своего секретаря читать перед сном вслух. Тогда мистер Дрейк предложил мне поменяться номерами: он глухой, и ему все равно ничего не мешает. Наши номера рядом, и это нетрудно было осуществить. Мы оставили все как есть, только поменялись постелями.
В одиннадцать вечера я улегся в номере мистера Дрейка, принял снотворное и наконец-то уснул. Так крепко я не спал, наверное, несколько месяцев. Пробудился в полседьмого, так как мистер Дрейкс вечера предупредил, что хочет встать пораньше – в этот день нам предстояла экскурсия, – и отправился в соседний номер. Одежда Дрейка лежала на кресле, окна были закрыты. Я подошел к постели, чтобы разбудить его, а он… мертвый! Его задушили багажным ремнем.
Сперва я не сообразил, в чем дело. Сама понимаешь, раннее утро, спросонок померещится что угодно. Потом заметил на постели кожаный мешочек и в нем морскую гальку. Помнишь, дорогая? Один из таких мешочков ты отдала Джиму, а было их, кажется, три?
Я сел и задумался. Понятно, Эверхарт где-то здесь, в отеле.