– Все-таки было, – эхом откликнулся Улан.
– И сызнова не годится. Сам же мне поведал, что передано через купца. К чему окольными путями идти, когда напрямки куда лучше?
– Чтоб Юрия под удар подставить, – встрял Сангре. – Да и следы запутать.
– Опять же мотив: новая и притом свежая обида на брата. Дескать, сам убежал с поля битвы, а его бросил, – рассудительно заметил Буланов.
– Нет, – отрезал Михаил Ярославин. – Всё вы верно толкуете, но где бы он отраву прикупил?
– Ты говорил, будто он трусоват, – напомнил Улан. – Из опасения попасть в плен не мог он ее сам для себя загодя приготовить?
– Не мог. Сказываю же – богомольный, а себя жизни лишить – для христианина грех смертный. И вот еще что: за ним я особый пригляд учинил. Все ж таки брат врага лютого, коль и его не уберег бы, Юрий и вовсе пеной от крика изошел. Побожиться могу – пуст был Борис.
– Тогда… Иван, – предположил Сангре и, не удержавшись, обиженно покосился на Улана – почему не поделился своей версией насчет трех братьев сначала с ним. – Опять же Черногуз из Москвы.
Князь пренебрежительно отмахнулся.
– И он не гож. Умен, спору нет, но сидит в Москве тихо, никуда не суется, и весь ум его в хозяйстве. Торгаш, одним словом. Что и где купить подешевше да продать подороже, что придержать до нужного времени, – тут он всех нас за пояс заткнет, а касаемо прочего… Опять же и богомолен излиха, смертный грех на душу взять побоялся бы. Да и людишки, кои подле крутятся, ему под стать – купчишки да прочие.
– А Афанасий? – с надеждой осведомился Улан.
– И его я имал, когда он супротив меня с новгородской ратью вышел, было время потолковать о том, о сем. Афанасий, помимо того, что богомольный, вдобавок и трусоват, боится всего. Потому и не сыскать ему людишек, годных на таковское. Сильные духом к слабому князю служить не пойдут. Вот и выходит, – тяжело вздохнул Михаил Ярославич, – что целил ты, ведун, не туда и все твои стрелы мимо прошли. Али не согласен?
Буланов не ответил, но по тому, как он упрямо склонил голову, и без слов стало понятно, что князь прав с догадкой – не согласен. Но тот не оскорбился и пояснил почти ласково:
– А даже ежели и прав – проку с того? Афанасия допросить – он в Великом Новгороде. Бориса я тоже отпустил из полона, далече он ныне, в ином Новгороде, в Нижнем. Иван ближе всех, в Москве, ан и его оттель не выковырнуть. А и была бы возможность поспрошать – кто ж сам себя оговаривать бы стал, верно? Вот и выходит – коль кто из них оное учинил, лишь на том свете с него за злодеяние спросится, а на этом…
Не договорив, он обреченно вздохнул и тяжело поднялся с лавки.
– Княже, – взмолился Сангре. – Одну просьбу дозволь. У тебя ж в порубе уйма людей сидят, верно?
– И что с того? Чай, за дело, а не просто так.
– Ну да, ну да, –