Это конечно же стоило шахского ковра. Ковер забросили в пролетку, на которой приехал Зильберг, он, довольно похохатывая, вскочил в легкий удобный кузовок повозки и умчался.
При обыске приметный шахский ковер был найден в его доме, отпереться, сказав, что ковер ночью какой-то неизвестный провокатор сунул в окно, Зильберг не сумел, улика была слишком серьезной, и в результате бывший помощник пристава получил то, что заработал: четыре года каторги.
Столько же получили и подручные Зильберга – помощник пристава Лемени-Македони и околоточный надзиратель Бабакиянц.
В общем, с этим все было в порядке, продажные полицейские были наказаны, а вот побег, который так тщательно разрабатывал Котовский, сорвался, – буквально на следующий день после суда его отправили в Смоленск, в тамошний централ… Словом, – подальше от кишиневских корней, обстановки и людей, которых Котовский хорошо знал, которые помогали ему, были даже готовы взорвать тюрьму-крепость, чтобы вызволить Григория Ивановича.
В Смоленске он просидел до декабря девятьсот десятого года. А в декабре – кандалы на ноги, кандалы на руки и – в дырявый товарный вагон, идущий на восток. В щели, украшавшие обшивку старого вагона, можно было увидеть заснеженные просторы Российской империи… Чуть больше можно было разглядеть в два небольших оконца, прорубленных под потолком на лицевой части вагона, но глядеть в эти окна было нельзя – запрещали. Хотя видно было то же самое, что и в щели – промороженная белая пустыня, да лес, лишь изредка, будто бы из ничего, возникали редкие станции.
За станциями снова начиналось снежное царство, в котором, казалось, даже ели были вылеплены из прочной клейкой белой массы. По дороге Котовский прикидывал: можно ли убежать из вагона?
Ответ на этот вопрос мог повергнуть в уныние любого опытного арестанта – убежать было нельзя. И вновь тоскливо стучали на стыках колеса, – стучали внизу, прямо под головой, под телом, тревожили душу…
До Байкала ехали больше месяца и в конце концов остановились посреди сатанинского воя, в кашле мороза, в глухих ударах тяжелых охапок снега, бьющихся о стенки вагона. Голосов, криков людей не было слышно.
Так Котовский впервые прикоснулся к знаменитой сибирской пурге.
Несколько часов арестантов продержали в вагонах, а потом, когда пурга немного утихла, велели выбираться наружу.
Одноэтажное, скошенное на одну сторону здание станции то возникало в охлестах снега, то пропадало, Котовский, у которого не было теплой одежды, лишь пиджак, помассировал пальцами плечи, грудь и встал в колонну арестантов – предстояло пешком идти в Александровский централ. От холода во рту, кажется, даже смерзались зубы.
Через