Один из дядьев Блейка читает Первое послание к Фессалоникийцам 4:14–17 с сильным акцентом жителя Восточного Теннесси. Его большие ладони дрожат. И голос тоже дрожит. Мы верим, что Иисус умер и что Он воскрес, и поэтому верим, что вместе с Иисусом Бог приведет и тех, кто умер с верой в Него. Мы теперь говорим вам со слов Господа, что мы, которые будем еще в живых к тому времени, когда придет Господь, нисколько не опередим тех, кто к этому моменту уже умрет. Потому что Господь сам придет с небес (о чем возвестят громкий клич, голос архангела и труба Божья), и умершие с верой во Христа воскреснут первыми. Потом и мы, оставшиеся в живых, будем вместе с ними подняты на облаках, чтобы встретить Господа в воздухе, и уже всегда с той поры будем с ним[2].
На спинку скамьи передо мной опускается муха и принимается потирать задние лапки. Эта муха жива, а Блейка больше нет на свете. Мир вокруг переполняет пульсирующая, гудящая жизнь. И только в деревянном гробу посреди церкви ее нет. Там все совершенно неподвижно. А причиной этой неподвижности стало мое абсолютно банальное, рутинное действие, обычная смс-ка друзьям. Человеческий эквивалент мухи, потирающей задние лапки. Это то, что мы обычно делаем. И это никак не должно было убить трех моих лучших друзей.
Нана Бетси, хромая, ковыляет к кафедре проповедника, чтобы произнести надгробную речь. У нее больные колени. Она долго собирается с духом. В ее руках ничего нет, словно она намеревается произнести то, что у нее на душе. И судя по ее выражению лица, она не знает, с чего начать.
Я стараюсь затаить дыхание, чтобы не нарушить тишину, повисшую вокруг. Во рту пересохло, а голова начинает раскалываться от боли. Горло саднит, словно там что-то застряло. Шаткая стена, которую я выстроил – которую каждый из нас выстроил, чтобы защитить окружающих от проявлений своей скорби, – начинает рассыпаться в прах.
Наконец Нана Бетси откашливается и начинает говорить.
– Жизнь Блейка не всегда была легкой. Но он жил радостно. Любил свою семью. Любил друзей. И они любили его.
И вот стена рушится и наружу выплескивается бурлящее серое море. Я упираюсь локтями в колени и закрываю лицо ладонями. Прижимаю ладони к глазам, и горячие слезы сочатся сквозь пальцы. Я дрожу. Джесмин кладет руку мне на плечо. Наконец боль в горле стихает, словно вскрылся нарыв, полный слез.
– Блейк был веселым, – говорит Нана Бетси. – Если вы были знакомы с ним, то наверняка он не раз смешил вас.
Слезы стекают по запястьям и пропитывают манжеты рубашки. Они капают на голубой ковер с белыми пятнами. На какой-то миг я думаю обо всех местах, где оставил крупицу себя. Теперь крошечная часть этой церкви хранит мои слезы. Возможно, после моей смерти можно было