Вернигора украдкой показал мне на раненого красноармейца Пряхина.
Я подошел к Пряхину:
– Как ваше самочувствие?
Пряхин медлил с ответом. Что здесь произошло? Я видел, что Пряхину не по себе. Склоненная голова и скорбный, как бы ушедший в себя взгляд, отрешенный от всего окружающего. В палате знали, что семья Пряхина находится на оккупированной территории в Волосовском районе, что о судьбе жены и сына солдат ничего не знает. Каждый день он встречал надеждой – придет весточка.
– Поправляюсь, – глухо отозвался наконец Пряхин.
– Поправляешься, а настроение плохое? Почему?
Раненый покусывал губы. Глаза потускнели, будто выцвели. Он опять замолчал. Пальцы теребили края одеяла.
– Письмо получил, – тихо сказал он. – Из батальона. Учительница нашего колхоза туда написала. Немцы расстреляли жену и сына. Вы это понимаете? – задохнулся криком раненый.
– Понимаю, – растерянно сказал я, не находя слов для утешения.
– Ничего вы не понимаете!
– Клавдия Ивановна, принесите бром, – попросил я Лобанову.
– Да будьте вы человеком! – вскочил с койки Пряхин. – Не надо мне вашего брома… Пейте сами! А меня выпишите в батальон. Немедленно! Я здоров… Что вы меня здесь держите? Хотите, я левой рукой переверну койку? Хотите?
– Состояние вашего здоровья требует…
– Невмочь ему, товарищ военврач! – сказал молчавший до сих пор Вернигора.
– Сердце зашлось! Выпишите меня! – кричал Пряхин.
– Не волнуйтесь, доложу начальнику отделения, – согласился я, чтобы успокоить раненого…
К концу обхода отворилась дверь. На пороге женщина в белом халате.
– Рады вашему приходу, Ольга Николаевна! – встрепенулся Вернигора.
– Ваш заказ я выполнила. – Женщина положила на стол книги.
– Спасибо, Ольга Николаевна! Почитайте нам что-нибудь, – просит Вернигора.
– Почитайте, почитайте! – поддержали разом несколько человек.
Мне понятен замысел палаты: отвести Пряхина от тяжких дум.
– Хорошо, – согласилась Ольга Николаевна. – После обхода почитаю.
Ольга Николаевна Радкевич – профессор-биолог. По инициативе библиотеки университета в госпитале организован передвижной книжный фонд. В те дни палаты нашего госпиталя навещало сорок чтецов художественной литературы: студенты, преподаватели университета, работники библиотеки.
Однако вернемся к расскажу о Константине Пряхине.
Закончив обход, я доложил Муратову о просьбе раненого.
– Мне понятно состояние Пряхина, но вы не сумели убедить его, что этого делать нельзя, – сказал ровным глухим голосом Петр Матвеевич. – И неправильно поступили, обещав мне доложить. Напрасно обнадежили человека. А что касается чуткости, то, подлинная, она диктуется только заботой о здоровье раненого. Придется исправить вашу