– У меня папирос нет, – ответил он, – я не курю.
– Не курите? – закатывая еще больше глаза, засмеялась я громко. – Не курите? Какой же вы тогда мужчина? Теперь все комсомолки курят, плюются через колено не хуже мужчин, обрезают волосы, ругаются и даже, чтобы не отстать от мужчин, стараются ходить… и тоже по-мужски.
Петр болезненно улыбнулся.
– Я, к сожалению, не комсомол: перерос этот возраст. Что вы мне этим хотите сказать? Я все же не разуверюсь в комсомоле даже тогда, когда вы его будете представлять в тысячу раз хуже, чем сейчас. Да я и вам, несмотря на все ваше странное поведение, не поверю…
– Чему?
– А тому, что вы являетесь такой, какой сейчас стараетесь быть.
– Вот как, – сухо протянула я и громко захохотала. – Не верите? Не надо, другие поверят.
Потом я резко остановилась, встала со стула и, покачиваясь всем туловищем, прошлась несколько раз по комнате, потом подошла к столу, взяла папиросу, закурила и опять села на стул и приняла прежнюю позу. Пока я курила и через глаза кверху пускала дым, Петр понуро сидел на диване, смотрел на угол стола, перебирал бахрому скатерти. Я видела на его крутом виске несколько розовых угрей, темно-синюю жилку, похожую на засохший стебелек липового цветка, и как эта жилка часто дергалась под розовой кожей. «Зачем он пришел?» – подумала я и неожиданно для себя, а также и для него, грубо засмеялась:
– Вы не женились еще?
Он оторвал от скатерти руки, опустил их на колени, поднял голову, очень пристально и необычно потемневшими глазами взглянул на меня:
– Нет. Только еще невесту подыскиваю. Да, я совершенно позабыл вам передать привет от отца, матери и родных. Они все живы, здоровы, кланяются и просили передать вам письмо, – он достал из кармана письмо и подал мне. – Чуть не позабыл.
Я взяла письмо и, подержав немного в руке, бросила через стол на этажерку.
– Неинтересно?
– Прочту после, – ответила я, – а сейчас вас послушать желаю. Расскажите, что делается в родном селе: я давно там не была.
– Хорошо, – согласился он, робко взглянул темными глазами на меня и стал рассказывать. – Я был в селе только одну неделю и за два дня до отъезда в Москву видел вашего отца. Он подошел ко мне, поздоровался и сразу заговорил: «Можно мне с тобой по душам поговорить?» – «Можно», – ответил я. «А ничего не будет за это, ежели я все тебе выскажу, что у меня на душе имеется, а?» – «Ничего не будет, – ответил я, – можешь всю правду высказывать». – «Я вот нарочно к тебе пришел, узнал, что ты приехал, и пришел. Поговорить мне с тобой надо. Можно ли с тобой по-хорошему, по душам разговаривать?» – «А почему же нельзя? Пожалуйста», – ответил я. «Я желаю разговаривать не так, как вообще с ораторами приезжими, а с тобой, откровенно, по душам. Ты знаешь нас всех и знаешь, как мы живем. Ты человек свой, и я к тебе как к своему подхожу, – постороннему я б этого не сказал, даже не только сыну, а дочери бы не сказал, а они у меня