И тут я услышала удар колокола. «Ой, колокол!» – воскликнула Ольга. И Александра тоже его услышала. Звук был очень мощный, густой – то ли колокол гудит, то ли ангелы поют. Потом был еще один удар колокола, под облаками, и – третий удар, еще выше, где-то совсем в небесах.
Батюшка наш отец Наум на это потом сказал:
– Вам было показано, что благодать от Оптиной не отошла. Возьмите жизнеописание малого святого – он два-три чуда совершит, и вот пожалуйста, его житие. А оптинские старцы – сколько они таких чудес в день совершали!
Александра привела нас к источнику преподобного Пафнутия Боровского, рассказала, что его часто видят здесь, как он ходит по водам в белых одеждах. В тот день как раз была его память – 14 мая, и я очень радовалась, что святые калужской земли сопровождают нас в этой поездке.
Попрощались с Александрой – хранительницей Оптинского скита; Оля уехала в Москву, а я отправилась искать Марию Семеновну.
В маленькой однокомнатной квартирке в более чем скромной обстановке она сидела на железной кровати под ковриком с оленями и внимательно смотрела на меня – аккуратная худенькая старушка в шерстяном темном сарафане и старомодной блузке, седые волосы собраны в пучок. Я представилась, передала поклон от отца Алексея и выгрузила на стол банки сгущенки и рыбные консервы с пряниками. И вдруг услышала:
– Позвольте Вас спросить, а что у Вас с носом? В мои времена ни одна уважающая себя девица не позволила бы себе ходить с таким носом.
Она обличила мое любопытство, а я тогда только и поняла, что длинный мой нос, как обычно, сгорел на солнце, пошла на кухню, покопалась в сумке, нашла пудреницу, которую мама предусмотрительно мне положила, привела себя в порядок. Мария Семеновна улыбнулась и сказала:
– Ну что ж, теперь будем разговаривать. И она заговорила о себе – а мне было так интересно! – что отец ее, Симеон, был священником в Белёве, маму звали Зинаида, воспитывала ее бабушка, которая жила в Козельске, «и она часто водила меня в Оптину. Бабушка была нетороплива в походке и неспешна в движениях, и мы обыкновенно приходили в Оптину к самому концу службы». Девочка никогда не возвращалась из Оптиной без цветов – скит был весь в цветах, и монахи обязательно дарили девочке на дорогу букет, протягивали его через калитку. В монастыре при входе в храм стоял большой стол, на столе – жбан с квасом и «обливная кружка на цепочке» для богомольцев. И лежал нарезанный большими ломтями оптинский хлеб.
– А какой там был колокол!
– А ведь я сегодня слышала этот колокол, – и рассказала ей, как все было.
Она говорила прекрасным, каким-то дореволюционным языком, такой речи сейчас уже почти нигде не услышишь. Я почему-то спросила ее: