Подойдя к своему месту, где, вальяжно развалясь и сложив руки с переплетенными пальцами на бордовом бархатном жилете, уже сидел папочка, Боуда нагнулась, поцеловала его в щеку и легонько ткнула пальцем в объемистый живот. Лорд Литчетт откинул назад гриву седых волос и выпрямился, освобождая место для любимой доченьки. Она легко втиснулась на свое место наследника слева от лорда.
Только Боуда успела сесть и расправить платье, как громкие звуки эхом поднялись к высокому потолку зала. Это за массивными дубовыми дверями ударили церемониальной булавой. Дубовые двери открывались только для избранных по крови и по Дару, для лордов, леди и их наследников. Даже Сильюн, со всеми его Дарами, не мог войти в этот зал. Но Кадмус оставил положение – по мнению Боуды, его давно пора было пересмотреть, – допускавшее возможность дюжине наблюдателей из низшего сословия присутствовать на парламентских заседаниях.
– Кто просит разрешения на вход? – раздался дребезжащий, едва слышный голос древнего Хенгиста Окколда, старейшины Дома.
– Палата общин Великобритании самым смиренным образом просит позволить им находиться среди Равных, – последовал формальный ответ, произнесенный четким женским голосом.
Старейшина удивительно ловко для своего возраста взмахнул рукой, и двери открылись, впуская в зал двенадцать человек.
Внешне эти хорошо одетые люди ничем не отличались от тех, что сидели в зале. Но это были всего лишь ПН – парламентские наблюдатели. Не имеющие права голоса. Бездарные. Черная кость.
«Нет, вы только посмотрите! – с негодованием отметила про себя Боуда. – Эта сука Доусон, их спикер, одета в шанхайский haute couture»[8].
Ребекка Доусон, темноволосая женщина чуть старше пятидесяти, провела свою группу к выделенному им месту – скамейке за креслом канцлера, на которой они будут сидеть лицом к ярусам. Спикер держала себя безупречно прямо, несмотря на высокие каблуки.
«Как на бразильском карнавале, – подумала Боуда. – Доведись спикеру и Бодине встретиться, они, наверное, часами бы обсуждали обувь. Обувь и отмену рабства. Две равно бессмысленные темы».
Как только ПН заняли свои места, зал снова сотряс оглушительный вой трубы – оповестили о появлении канцлера. На этот раз глас трубы взволновал Боуду куда сильнее, чем в первый. Вошел действующий канцлер, совершенно недостойный занимать такую должность. Старейшина Дома второй раз взмахнул рукой, и массивные дубовые двери закрылись.
В потоках сверкающего света, лившегося из дальнего южного окна, по ступенькам к креслу поднялся чернокожий во всем белом Уинтерборн Зелстон.
Канцлер сел. Заседание началось.
До озвучивания Предложения обсуждались текущие дела. Как правило, Боуда проявляла большой интерес к рутинным делам государства, но сегодня никак не могла сосредоточиться: мысли то и дело возвращались к грядущему Предложению.
Доусон вскочила, как злющая