Взяв фруктовый ножик, принялась чистить апельсин. Он брызнул на меня соком, сладким и свежим, я облизнулась. Обожаю апельсины! Это тоже почти как секс. Да, как поцелуй. Вот так берешь в рот дольку, сначала сосешь из нее сок, потом надкусываешь, и рот наполняется сладко-кислой влагой. Вкусно! Я даже зажмурилась от удовольствия.
Мерзавец что-то прошипел. Невнятно.
Открыв глаза, я ему улыбнулась. Отрезала еще дольку апельсина, встала с ней в руке.
Он сжал губы, прищурился. Сейчас оскалится и бросится! Если веревку порвет, вон уже кожу на запястьях ободрал в кровь.
Хлыст я тоже взяла. В другую руку. Сделала шаг.
Мерзавец чуть подался назад. Поморщился от боли. Нечего было дергаться, тогда бы не ободрался, и вообще… вообще, мне надоело. Улыбаться и играть надоело. Я зла, как черт. Никто не смеет обращаться со мной, как с дешевой шлюшкой. Ненавижу самовлюбленных козлов, мнящих себя пупами земли! Пусть теперь ему будет больно, как было больно мне!
Апельсиновая долька упала на плиточный пол, и черт с ней. Он ничего больше от меня не получит, кроме хлыста! Ничего! Никогда! Ни капли кофе, ни кусочка суши, и больше не назовет меня «мисс Кофи»!.. Ненавижу тебя, козел!..
Я била его, не считая ударов и не думая ни о чем, кроме: «проси прощения, сволочь!».
Я наслаждалась своей властью и безнаказанностью, его стонами и руганью, его просьбами… просьбами? Плевать! Я тоже просила, он услышал? Нет!..
Ненавижу!
Как он смел трахать ту крашеную сучку у меня на глазах? Как смел насмехаться надо мной? Как он смел быть таким красивым, так петь, так двигаться – и даже не смотреть на меня? Козел! Ненавижу!
Ненавижу…
Я проснулась, стукнувшись рукой обо что-то твердое, вся в слезах, с бешено колотящимся сердцем, запутавшаяся в одеяле и на самом краю постели. Руки дрожали, во рту было сухо и гадко, а на душе и вовсе погано.
– Дерьмовый сон, – пробурчала я, едва ворочая языком.
И залилась жаром.
Дерьмовый сон помнился слишком отчетливо. Намного отчетливее, чем окончание вчерашней попойки. Лучше б я его забыла! Тогда бы не хотелось провалиться со стыда. Господи, подумать только, я выпорола Джерри…
Я зажмурилась, обхватив горящее лицо ладонями, и попыталась вытрясти подробности сна из памяти.
Но голая спина с волчьей татуировкой и алеющими следами хлыста вытрясаться не желала. Волк нагло скалился, рука по-прежнему чувствовала тяжесть хлыста, а между ног пульсировало и горело… о, черт! Я извращенка. Я хочу выпороть и трахнуть Джерри.
Черт, черт, черт! Как хорошо, что никто не может подсмотреть мои сны, я бы умерла от стыда!..
Срочно в душ. Холодный. Прийти в себя и забыть, забыть!
Если б это было так просто, забыть! Подобности сна все утро то и дело вставали перед глазами. Я краснела, бледнела, заикалась и спотыкалась на ровном месте, хорошо хоть гениям было не до меня, и хорошо, что сумела ни разу не облить никого кофе.
К обеду я немножко успокоилась,