Разница между терминами «гегемон» и «лидер интеграции» – не только в их политической окраске. В случае региональной интеграции роль лидера во многом связывается не только с привилегированной позицией, но и с ответственностью, бременем, необходимостью тратить свои ресурсы не только для собственного блага, но и на благо интегрируемых стран и в некотором смысле – во благо всего остального мира, так как своими действиями «лидер интеграции» помогает выстроить более устойчивый и справедливый многополярный мир. Также подразумевается, что региональная интеграция хотя и реализуется в основном в рамках некоего региона (какое бы определение мы ему ни давали), но не является эксклюзивной и открыта для всех потенциальных желающих.
Также нужно отметить, что ни в официальных документах, ни в работах экспертов нет аргументов против США как лидера региональной интеграции. Существуют некоторые разночтения по поводу роли США в Южной Америке, но их можно признать несущественными.
Резюмируя, можно отметить, что: 1) Россия видит положительную роль гегемонии на региональном уровне при условии «соблюдения» страной-лидером позитивной повестки дня; 2) «правильная» гегемония воспринимается в России не только как лидерство и приведение в подчинение, но и как ответственность и бремя.
Особенностью российской внешнеполитической дискуссии является то, что выработка российской внешней политики практически не опирается на теорию и российские ученые-международники не оказывают заметного влияния на стратегическое видение, генерируемое в Кремле и на Смоленской площади. Теория гегемонистской стабильности (Р. Гилпин, Р. Кеохэйн, с одной стороны, и Э. Валлерстайн – с другой) не имеет в России широкого распространения: она знакома академическому сообществу, но неизвестна политическому классу и высшему политическому руководству. В российской политической науке ведется дискуссия по вопросам архитектуры мировой системы (см., напр.: [Богатуров, Косолапов, Хрусталев, 2002]), но значимые работы по проблемам гегемонии и ревизионизма в международных отношениях практически отсутствуют. Гегемония в международных отношениях для российского дискурса – это прежде всего подчинение других стран себе силой и хитростью. Здесь нужно заметить, что понятие «хитрость» также заслуживает отдельного обсуждения, так как оно основано на предложенной С. Стрейндж концепции «структурной мощи» (structural power), предполагающей, что мощь государства в международной системе формируется в четырех областях: в сфере безопасности, производства, финансов и знания (информации) [Strange, 1996]. К похожим выводам приходили и российские исследователи [Лики силы.., 2013], но вопросов гегемонии как принципа построения международной системы они вплотную не касались.
В отличие от периода холодной войны и биполярной системы,