– А что же сам доктор Иноземцев? – наконец осмелился я. – Бросил науку и больше не дает уроков?
– Теперь доктором Иноземцевым у нас значится Давид. Так величают его студенты. Подумать только – двадцать четвертый год, а уже дважды доктор. Сам же месье Иноземцев удалился на покой, посчитав, что воспитал замену себе и выполнил тем долг перед миром.
– Но ведь он посещает представления мадемуазель Зои…
– Идемте ужинать, Емельян Михайлович, – оборвала Элен, с бледным лицом поднявшись с кресла.
Зои проводила ее тяжелым взглядом: то ли ярость в ней закипала с большей силой, то ли уже порядочно опьянела. Она попыталась изобразить проворство и легкость, но покачнулась и едва успела подхватить меня под руку. В столовую она вошла, повиснув на моем локте.
Из двери гостиной сочился слабый свет, посреди стоял длинный стол. Приборы поставлены в весьма странном порядке. Четыре – у ближнего конца, и один – у самого дальнего. Зажгли электричество, и странный, словно уходивший в небытие ночи стол оказался во власти света. Света, приумноженного отражением. На каждой из стен располагалось несколько высоких зеркал. В гостиной тоже имелись зеркала, и расположение их в точности повторяло расположение в столовой: смотрящие друг на друга, четыре в метр-полтора шириной и высотой от пола до потолка, в оправе белоснежной лепнины и серебра.
Одновременно с Элен в противоположную дверь вошла китаянка в европейском платье и с пучком фиалок в седых, гладко причесанных волосах. Лет ей было не более сорока пяти.
– Добрый вечер, мисс Ли, рады вас видеть, – воскликнула Элен.
Дамы великосветски расцеловались.
– Очень жаль, что вы пропустили это невероятное событие, народу пришло в три или четыре раза больше, чем мог вместить Медисон-сквер-гарден. Зои была на высоте! Наконец-то, наконец-то это свершилось. Зои покорила Нью-Йорк. Настоящая Зои! И все благодаря вашим урокам.
– Это моя учительница гимнастики, – шепнула Зои на ухо, обдав меня таким тяжелым ароматом виски, что мгновенно я ощутил еще большее опьянение от вдыхаемого, чем от выпитого. – Я ее убью. Она ужасно, ужасно жестока. Я вырву ей глаза и заставлю съесть. Эл, она ужасна.
Громко икнув, подняла руку и прокричала так, словно находилась среди глухих.
– Привет, Юэнь! Как жизнь, моя старушка?
Китаянку передернуло, она поджала губы и ничего не сказала. Отношения между юной артисткой и ее учительницей были не лучше, чем с Давидом. Видимо, девушка умудрялась досадить всем.
– Я ее убью, – зашипела Зои мне в ухо. – Попомните мои слова.
Она была уже изрядно пьяна и еле шла.
Уселись за стол.