– Грех, – донеслось из-за двери.
– Не обращай внимания, – сказала Валерия. – Она всё понимает…
Гребнев поставил стакан на стойку:
– Спасибо, тёть Валь…
– На здоровье.
Он трусцой пробежал по улице, влетел в контору.
Заваренный чай уже отливал золотом на его столе.
Сычёв с Гурской курили, по очереди выдыхая дым в форточку.
– Жень, поехали в отпуск вместе, – сказала Гурская, отодвигаясь от Сычёва. – Ты без жены, я без мужа…
– Кто?.. Он без жены? – Сычёв вытянул два прокуренных пальца в сторону Гребнева. – Куда ему от своей красавицы…
– А разве я хуже, а? – кокетливо спросила Гурская.
– С лица воду не пить, – донёсся из-за кульмана голос Дурасова. – Почему чаю нет?
– Айн момент…
Гурская плеснула чай в большую эмалированную кружку Дурасова.
– Может, с сахарком, товарищ ведущий специалист?
– Благодарю. – Дурасов шмыгнул носом, – Предпочитаю в естественном виде.
Гребнев подошёл к форточке, размял сигарету.
– Старичок, я прошу тебя, таким тоном со мной больше не разговаривай, – медленно сказал он Сычёву.
Тот уставился непонимающе, улыбка исчезла.
– Какая муха тебя укусила?
– Всё, я сказал…
Светлана Фёдоровна выглянула из-за бумажных рулонов, уставилась на Гребнева.
Гурская замерла с голубенькой чашкой в руках.
– А где же шеф? – прервал тишину Дурасов. – Ему бы сливки, а достанутся омывки…
– Ничего, я ещё заварю. – Наташа Гурская, оттопырила оранжевые губы и вонзилась зубами в пирожное, с интересом поглядывая на Гребнева.
Он стоял у окна и курил, наблюдая, как дым сизой лентой мечется в слоях воздуха. Он спиной ощущал взгляды, до конца не понимая сам, почему вдруг обиделся на обычный трёп Сычёва, который не замечал все эти восемь лет… Почему без боли и тоски думал о красивой Светлане, где-то ублажающей сейчас очередную иностранную делегацию. Почему вдруг остро ощутил свою никчемность в этой конторе, в этой жизни… Почему перед глазами стоит некрасивое лицо Валерии, к которой Светлана даже не ревнует его, хотя он в тот первый раз, когда пришёл домой под утро, честно сказал ей, где был.
– О чём ты можешь говорить с этой мужеподобной девицей? – только и спросила она, отворачиваясь к стене.
А он долго не засыпал, потому что в ушах стоял хрипловатый голос Валерии. Руки виновато горели вспоминая томление её тела, истосковавшегося по мужским объятиям, он чувствовал запах ромашки и ладана, слышал нашёптывания Максимовны, вымаливающей себе лёгкую жизнь там, где, по его мнению, не было никакой жизни…
– Не приходи больше, – сказала Валерия, когда он одевался, в темноте натыкаясь на острые углы. – Я тебя пожалела сегодня. Любовницей твоей я не буду. Получил, что хотел, и исчезни. Навсегда.
– Какая ты… Грубая, – сказал он.
– Это верно, – подтвердила она. – Грубятина, каких мало. Так что давай без