Я скорее хотела схватиться за халат, но не тут-то было. Незнакомая девушка схватила меня за руку и крепко сжала в области локтя. Я не успела и пикнуть, как у меня взяли из вены целую колбочку крови. Затем поднесли шприц с какой-то непонятной розовой жидкостью и ввели ее мне так же быстро и незаметно.
Меня отпустили в тот момент, когда отчаяние зашкаливало. Я была готова голой упасть на пол и лежать без сил, насколько хватит слез и боли.
Я чувствовала себя униженной и обреченной. Вдруг стало ясно, что я позволила ненависти захватить себя, когда поймала в каждом встречном взгляде глубокую неприязнь и презрение. Да, я ненавидела каждого из присутствующих. Мне был противен каждый звук, каждое движение.
Я была несправедлива, знала об этом, и мне вовсе не было стыдно. Внешний мир, на который я обозлилась всем своим существом, видит меня молчаливой и сдержанной и совершенно не догадывается о том, что происходит в моих мыслях. Ошибочно верить в справедливость, тая от мира бурю, бушующую в голове. Скрывая злость, свое личное отношение к миру, применяя по максимуму силу деликатности, ты создаешь огромную пропасть, отделяющую тебя от жизни. Как же это неправильно – держать такие мысли в голове. И ведь сделать с ними ничего невозможно.
Я убежала, наивно веря в то, что могу убежать от всех проблем. Но они не покидали меня даже в тот момент, когда я легла на кровать, свернувшись в маленький комок. Иллюзия моего детства: спрятаться или зарыться куда-нибудь – и проблемы сами собой исчезнут. Это никогда не было так. Проблема – это собственное отношение к ситуации. Соответственно, от нее не убежать. Но мне было проще представить себя маленькой, чтобы проблемы уменьшились вместе со мной. Было проще винить все вокруг, нежели поменять собственные мысли и поведение.
– Майя, наши вещи забрали, – вкладывая в голос как можно больше уверенности, вдруг прошептала Лилия, усевшись подле меня. – Там были сережки мамы, а теперь их нет. Тринадцать сказала, что нам больше их не увидеть.
Я даже не дернулась, словно наперед знала, что так случится. Мне было тоскливо, но теперь я чувствовала, что злиться мне не хочется. Я испугалась, что вместе с радостью уходит и ненависть. Мое изнеможение позволяет брать верх равнодушию.
– Прости меня, Майя. – У Лилии дрожал голос, но она держала себя в руках, потому что ей нужно было быть сильной за нас обеих. – Тринадцать не хотела меня слушать, а я ее так просила… Но это ведь не страшно, правда? – И она с надеждой попыталась заглянуть мне прямо в глаза. – У нас есть то, что им не отнять. Оно непостижимо и неприкосновенно. Это наши воспоминания, наши чувства, ведь так?
Я