Он посмотрел на окно. Ещё можно успеть выпрыгнуть. Но что-то толкнуло его к двери. Баклан встал и неторопливо двинулся выдергивать металлический крючок.
Два здоровенных мужика, Трофим и Петро, ворвались в избу.
– Чё тут деется-то? – выдохнули они разом. – Хто кричал?
Роман отступил, повёл головой в сторону отчима. Процеживая слова сквозь зубы, будто через сито, пояснил:
– Немецкая шкура прощается с жизнью. Видать, такие гниды, как он, перед смертью в свиней превращаются и визжат благим матом.
Он взял полосатую куртку, добавил:
– Да живой он, мужики, живой. Жмуриком лишь прикидывается, падаль вонючая! За шкирку бы его сейчас, да башкой в петлю! Пусть бы испытал верёвку на собственной шее. У-у, мразь! – Роман плюнул на отчима, отошёл к окну, постоял немного. Потом обернулся, заговорил снова:
– Не Гайворонский он вовсе. Семёнов его фамилия. Во время войны карателем был. В Белоруссии издевался над людьми. Отца моего собственноручно казнил в сорок втором. Кличка у него была интересная – Стоматолог. Уж больно нравилось ему у трупов во рту ковыряться. У него и щипцы специальные для этого дела имелись. Расстреляет людей и тут же приступает к делу. Надёргает золотых зубов и сложит в мешочек. Из кожи, со шнурком.
Роман вернулся к столу, взболтал остатки водки в бутылке и допил её из горлышка.
– Ну, что, мужики? Берёт за душу мой рассказ, а? – Оскалившись ржавыми от чифиря зубами, спросил он.
Возбуждённые Трофим и Петро быстро остыли, притихли и молчали в замешательстве.
– Врёт он всё! Напраслину на меня возводит! – раздался вдруг надрывный голос Гайворонского. – Не верьте ему, мужики, не верьте ни единому слову! Свихнулся он в тюрьмах да колониях – вот и плетёт всякие небылицы! Убить меня надумал, бандюга! Урка сумасбродная!
Борис Львович заметался на четвереньках между ногами мужиков, заглядывая умоляюще в их лица. Роман смотрел на отчима неотрывно, ноздри его часто и широко открывались.
– Пусти, Трофим, не то я и в самом деле порешу его. Пусти, душно мне что-то.
Мужики переглянулись. В их головах стояла густая каша, которую трудно было размешать: Гайворонский, заслуженный человек, хозяин лесосплава, их воспитатель и защитник, и вдруг – такое! Человек – начальник, которому они верили и беспрекословно подчинялись долгие годы, к которому шли за советом, ибо другого должностного лица в маленьком таёжном посёлке просто не существовало, – изверг и убийца. Мозговые извилины мужиков отказывались работать в этом направлении. Они в растерянности топтались у порога, туго соображали, как же им поступить.
Роман остановился