Милиционерша была не самого высокого мнения о смотрителе часовой башни. Кажется, она думала, что памятник архитектуры достоин менее пьющего и более представительного стража.
– Что ты вообще там забыл? – спросила она.
Денис чувствовал в своём конвоире родственную душу, поэтому выложил ей всё без капли сомнения.
– У меня есть брат. Только мне его никто не показывает. Я думал, что его держат в плену в часовой башне, – сказал Денис, утирая нос. Оттуда нещадно текло.
Девушка перестала улыбаться.
– Так-так. Расскажи-ка поподробнее.
Родители уже вернулись с работы. Они окружили милиционершу как вороны смертельно раненую олениху. Отец угрюмо терзал бороду, мама была бледна и то и дело прижимала ко рту носовой платок.
Дениса покамест оставили на диване, он сидел там, решив проявить хоть немного послушания. Возможно, это облегчит его участь.
Встревоженная работница милиции то и дело обращалась к отцу с вопросом: "У вас точно не пропадал сын? Мальчик так убедительно рассказывал… Конечно, всё это больше смахивает на детские фантазии, но всё же…"
– Послушайте, – вздохнул отец и увёл женщину на кухню, где они долго вполголоса разговаривали.
Избегая поднимать глаза на маму, Денис смотрел, как покачивается на ламинате тень от её причёски. На ней не было лица, а было что-то бледное, холодное, как выпавшая из кармана зимой монетка.
Через некоторое время девушка-милиционер ушла, бросив на мальчика сочувственный взгляд. Отец, ни слова не сказав, поднялся наверх, на чердак. Рубашка его на спине топорщилась, будто звериный загривок. Денис слышал, как он ходит там, пиная стулья. Казалось, будто пыль просачивается сквозь потолок и ложатся на переносицу, вызывая позывы к чиханию.
Мальчик был прекрасно осведомлён о мистической природе чердаков, но к его разочарованию собственный их чердак был скорбным исключением из этого клише. Он был неуютным, тёмным и пыльным. Никакой мистики, только прабабушкины шубы и парочка ящиков с каким-то унылым тряпьём, которое папа, выкраивая примерно раз в месяц время, принимался разбирать, чтобы, в конце концов, плюнуть и запихать всё обратно. Мальчика туда особенно не пускали, мотивируя тем, что он может ненароком вдохнуть мышиную отраву. Да он не больно-то и стремился. На всех ровных поверхностях там лежали белые шарики средства от моли. Когда-то в карманах шуб водились мыши, которых Рупор очень боялся, поднимая лай на весь дом при малейшем шорохе. Впрочем, мыши, видимо, подозревая, что нервы хозяев и так расшатаны от громкого звука, старались вести себя потише.
Там стоял старинный отцовский стол из тёмного дуба, весь в зарубках и заусенцах, как будто сработал его железный дровосек из сказки, да и то в громадной спешке. В выдвижных ящиках не было ничего, кроме огрызков яблок, стопок каких-то бумаг, книжек про покорение Америки, да бутылочек с засохшим на стенках лекарством. Мама говорила, что когда-то отец