Копыта его коня окутали тонкие полупрозрачные нити ковыль-травы, а в нос ударил горький запах полыни. Спешившись, Дарий сорвал несколько стебельков с листьями серебристого цвета и долго держал их в руках. Никакие ароматы благовоний, которыми слуги каждое утро умащивали его бороду и тело, не смогли перебить этот терпкий запах. Дарию вдруг подумалось, что, наверное, запах этой травы – это запах его врага, который обитает в этих степях. От одной этой мысли ему стало неприятно, и он с отвращением бросил листья полыни на землю. Легкое дуновение ветра подхватило их и бережно опустило на зеленый ковер степных трав.
А Иданфирсу, царю скифов-кочевников, этот запах был привычен и дорог. Это был запах его родины. Он был везде – в молоке кобылиц, которых доила его мать; в шкурах одежд, которые шили ему его женщины; в гривах лошадей, табуны которых паслись на земле его предков.
В последнее время к терпкому запаху полыни прибавился запах Смерти. С тех пор, как гонец от скифов, земли которых располагались на другом берегу Борисфена[5], принес известие, что войско персидского царя перешло Истр, этот запах становился все сильнее и сильнее.
«Дарий в степи» – с такой вестью помчались в разные концы Скифии гонцы от Иданфирса. Перед лицом грозящей опасности он призвал царей других скифских племен объединиться и дать достойный отпор незваному гостю. Сегодня должна состояться их встреча. Слуги Иданфирса доложили, что не все вожди племен откликнулись на его призыв. «Ничего, – размышлял скифский царь. – До вечера еще далеко, а кони у них хорошие – еще подъедут».
Вечером, когда Иданфирс вошел в шатер, он понял, что ошибся. На почетных местах сидели вождь будинов Таксакис и Скопасис – вождь савроматов. Места для вождей других скифских племен – тавров, агафирсов, невров и меланхленов пустовали. Не скрывая раздражения, Иданфирс приказал убрать золотые чаши, приготовленные для них.
– Не думал я, что некогда единая Скифия перед лицом опасности превратится в разодранную шкуру овцы, а ее отважные сыновья – в упрямых баранов!
– Не говори так, Иданфирс, – возразил ему Таксакис. – Мы с тобой немало повидали на этом свете. С каждым прожитым годом солнце на небосводе движется все быстрее и быстрее, женщины становятся на одно лицо, пальцам все больше хочется обнимать чашу, чем рукоять меча, а взгляду ласкать взором внуков, чем смотреть в глаза врага. Это ты со своим народом продолжаешь кочевать по степи, как клочок высохшей травы. А они все больше тянутся к земле. Каждому свое – тебе меч Колаксая, им – плуг и ярмо Липоксая, кому-то – чашу Арпоксая[6].
– Судя по твоим мудрым речам, Таксакис, чаша Арпоксая досталась тебе, – Иданфирс присел рядом со своими соратниками.
Какое-то время они наслаждались горячим мясом, соленым сыром и прохладным кобыльим молоком. Поговорив о небывалом приплоде в табунах и обсудив