Анализ и политическая оценка сепаратизма серьезно осложняются колоссальным многообразием этого феномена в его конкретных проявлениях. Корни, причины и условия возникновения, движущие силы и акторы, динамика, результаты и последствия – все это крайне многовариантно. Реальный сепаратизм еще более многолик, чем идеология национализма, с которой тесно связан сепаратистский «синдром». Не будет большим преувеличением сказать, что это явление почти столь же многообразно, сколь многообразен мир. В одной только современной Европе его палитра весьма широка. Недавние волны – постсоветская, балканская, западноевропейская, а теперь и крымско-новороссийская – добавили в нее и новые краски, и весьма противоречивый материал для обобщений.
Многовариантность сепаратизма, вероятно, объясняет дефицит обобщающих и сравнительных теоретических публикаций и практически полное отсутствие монографических исследований на эту тему. Есть немало работ об отдельных движениях, обширная литература по смежным теоретическим проблемам – теории нации и национализма, этническим конфликтам, концептам суверенитета, самоопределения, сецессии и др., теоретические разработки частных вопросов, яркие примеры публицистики. Но развернутая система теоретического рассмотрения сепаратизма в его многообразии, пожалуй, только начала создаваться.
Примечательным сдвигом в этом направлении стало появление в 2012 г. монографии Ф. Попова «География сецессионизма в современном мире» (5). В этой книге не только предлагается методика политико-географического исследования сецессионизма, но и систематизированно представляется весьма объемный концептуальный материал, довольно далеко выходящий за дисциплинарные рамки политической географии.
Теоретическую часть монографии сопровождает 400-страничная база данных, составленная автором по положению на первое десятилетие ХХI в. В этой базе фигурируют 199 «зон распространения сецессионизма» в мире. Из них 37 расположены в Западной Европе, еще 6 – на Балканах, 15 – в европейской части постсоветского пространства (в том числе 4 в России) (5, с. 224–620). В пяти из них, включая Чечню, Ингушетию и Аджарию, сепаратизм (сецессионизм)8 ушел с повестки дня еще в прошлом десятилетии. Ситуация вокруг Крыма и Донбасса, напротив, резко обострилась и приобрела новые конфигурации. Кроме того, те или иные квазисепаратистские тенденции имеются в разных российских регионах. Есть они и в Центрально-Восточной Европе, где некоторые автономистские движения (в румынской Трансильвании, населенных венграми районах Словакии, чешской Моравии) также не лишены сепаратистского потенциала.
Сравнивать и классифицировать движения под лозунгом отделения приходится исходя из отдельных критериев. Ими могут быть ключевые различия программы, сферы и характера проявлений, юридического и фактического статуса, типа организации и используемых методов, социальной и электоральной базы, идейно-политического профиля, исторических корней, причин и артикулируемых мотивов, внешних связей, а также иных типовых черт самих движений или параметров исторического и политического контекста.
Со своей стороны, Ф. Попов, используя некоторые из этих критериев, вводит целую сетку новых понятий, позволяющих четко детализировать и описать вариации сецессии с точки зрения политико-пространственных,