Он вышел из дома и принялся мыть машину, смывая всю пыль Айдахо. И скоро стало казаться, что эта машина никогда не ездила по проселочным дорогам.
Отец закончил завтракать и ушел, не говоря ни слова. Я его понимала. Вид Тайлера, загружавшего коробки в машину, сводил меня с ума. Мне хотелось кричать, но я выбежала из дома через черный ход и понеслась по холмам к горе. Я бежала, пока стук крови в ушах не заглушил мыслей в моей голове. А потом развернулась и побежала обратно, через пастбище к красному вагону. Я забралась на крышу как раз вовремя, чтобы увидеть, как Тайлер захлопывает багажник и делает на машине круг, словно желая проститься. Но прощаться было не с кем. Я представила, как он зовет меня и каким расстроенным становится его лицо, когда я не отвечаю.
Когда я спустилась, он был за рулем. Машина катила по проселочной дороге. И тут я выскочила из-за железного бака. Тайлер остановился, вышел из машины, обнял меня – не снисходительно, как взрослые часто обнимают детей, а по-настоящему. Мы стояли, он притянул меня к себе, прижался лицом к моему лицу. Он сказал, что будет скучать по мне, а потом отпустил, сел в машину и поехал вниз с холма к трассе. Я видела, как за ним поднимается пыль.
После этого Тайлер нечасто приезжал домой. Он начал новую жизнь за линией фронта и редко совершал вылазки на нашу сторону. У меня почти нет воспоминаний, связанных с ним. Но через пять лет, когда мне исполнилось пятнадцать, он ворвался в мою жизнь в критический момент. К тому времени мы уже были чужими. Прошло много лет, прежде чем я поняла, чего стоил ему тот день и как мало понимал он, что делает. Тони и Шон ушли с горы, но они делали то, чему научил их наш отец: водили тягачи, занимались сваркой, строили. Тайлер ушел в пустоту. Не знаю, почему он это сделал. Он и сам не знает. Он не может объяснить, откуда взялась эта убежденность, как ей удалось вспыхнуть так ярко, чтобы озарить мрак неопределенности. Но я всегда думала, что в его голове звучала музыка, мотив надежды, неслышный всем остальным, та тайная мелодия, которую он напевал, покупая учебник тригонометрии и складывая карандашные стружки в спичечные коробки.
Лето прошло, растаяв от собственной жары. Днем все еще пекло солнце, но вечерами было прохладно. Холодных часов после заката становилось все больше с каждым днем. Тайлера не было уже месяц.
В тот день я была у Ба-из-города. Утром я приняла ванну, хотя день был не воскресный. И еще я надела особую одежду, без дырок и пятен, отстиранную до блеска и выглаженную. Я сидела на бабушкиной кухне и смотрела, как она делает тыквенные кексы. Осеннее солнце пробивалось сквозь тюлевые занавески и ярко освещало оранжевую плитку на стене. Вся комната была залита янтарным светом.
Когда бабушка поставила первую партию кексов в духовку, я пошла в ванную. Проходя по коридору, застеленному мягким белым ковром, я вспомнила, что последний раз была здесь с Тайлером, и ощутила мгновенный укол гнева. Ванная казалась мне чужой. Я смотрела на перламутровую раковину, розовую шторку, персиковый коврик. Даже унитаз был накрыт