Стойкость. Мой год в космосе. Скотт Келли

в гостиную к телевизору и объяснили, что расплывчатые серые пятна на экране – это люди, идущие по Луне. Помню, как слушал искаженный помехами голос Нила Армстронга и пытался осмыслить его слова о том, что он сейчас находится на сияющем диске, висящем в летнем ночном небе над Нью-Джерси за моим окном. Просмотр трансляции прилунения астронавтов наградил меня странным и страшным сном: будто бы я готовлюсь опуститься в ракете на Луну, но не сижу в кресле в полной безопасности, а вишу, притянутый ремнями, в носовой части, прижавшись спиной к головному обтекателю и глядя прямо в небеса. Луна надвигается, грозно разверзаются гигантские кратеры. Я жду обратного отсчета и знаю, что вряд ли переживу момент включения двигателя. Всякий раз я просыпался, потный и перепуганный до смерти, за секунду до того, как двигатели ударят в небо огненными струями.

      В детстве я жаждал опасности, и не по безрассудству, а потому, что все прочее навевало скуку. Я спрыгивал, откуда возможно, забирался, куда возможно, заключал пари с мальчишками, катался на коньках и съезжал с горки, плавал и переворачивался на лодках, порой рискуя жизнью. В шесть лет мы с Марком начали лазать по водосточным трубам и наблюдать за родителями с крыши на высоте двух-трех этажей. Вся наша жизнь состояла из преодоления трудностей. Безопасные, заведомо выполнимые задачи и занятия казались пустой тратой времени. Меня бесила способность некоторых сверстников спокойно сидеть весь учебный день, просто дыша и моргая, без настоятельной потребности вырваться на волю и исследовать мир, делать что-то новое, рисковать. Что творилось у них в головах? Разве можно изведать в классе нечто, хотя бы отдаленно напоминающее ощущения человека, летящего по склону холма на неуправляемом велосипеде?

      Я был никудышным учеником, вечно глазеющим в окно или на часы в ожидании конца уроков. Учителя сначала ругали меня, потом стали наказывать и, наконец, игнорировать. Родители, офицер полиции и секретарша безуспешно пытались призвать нас с братом к порядку. Бо́льшую часть времени – после школы, до возвращения родителей с работы и утром в выходные дни, когда они отсыпались, – мы были предоставлены самим себе и вольны делать все, что захочется, а хотелось нам риска.

      В старших классах я впервые занялся тем, что удавалось мне и одобрялось взрослыми, – стал специалистом-техником скорой помощи. Я пришел на медицинско-технические курсы, и оказалось, что мне хватает терпения, чтобы сидеть и учиться. Начав волонтером, я за несколько недель дорос до работы с полной занятостью и всю ночь проводил в машине скорой, не зная, с чем столкнусь в следующий раз: с огнестрельным ранением, сердечным приступом или переломом. Как-то раз я принял роды в социальном жилье: убогая постель с застиранными простынями, болтающаяся под потолком голая лампочка, гора грязной посуды в раковине. Головокружительное ощущение опасности в ситуациях, когда можно полагаться только на себя, опьяняло меня. Я решал вопросы жизни и смерти вместо изучения скучных – и, на мой взгляд, бессмысленных – школьных