– А ты как пришел сюда, Джим? Как ты сюда попал?
Он замялся и минуту ничего не мог сказать. Затем говорит:
– Слушай, а можно я промолчу?
– Почему, Джим?
– Ну, причина есть. Но ты не скажешь никому, что я расскажу тебе, Гек?
– Будь я проклят, если скажу, Джим!
– Хорошо, я тебе верю, Гек. Я… я убежад.
– Джим!
– Но ты сказал, что не скажешь никому – знаешь, ты сказал, что не скажешь, Гек!
– Хорошо, ладно! Я сказал, что никому не скажу, и я выполню слово. Честное слово, клянусь! Пусть люди назовут меня низким аболиционистом и презреют меня за это, начхать на всех, это не имеет никакого значения. Я не собираюсь рассказывать никому, я не вернусь туда, во всяком случае. Пусть все знают об этом.
– Ну, видишь ли, дело было так. Старая мисс Уотсон, – она все время клевала меня, придиралась ко мне, никакой жизни с ней не было, но она сказала, что не будет продавать меня в Орлеан. Но я заметил, что один работорговец что-то запчастил к нам, и я забеспокоился. Однажды ночью я подполз к двери, приложил к ней ухо, и вдруг слышу, как старый мисс говорит, что она может продать меня в Орлеан, но, вроде, она этого не хотела, но ей предложили восемьсот долларов за меня, попробуй тут устоять перед таким мешком денег. В общем, вдова попыталась убедить её не делать этого, дальше я их разговора уже не расслышал, и не не стал ждать, чтобы услышать ответ. Говорю тебе, я просто быстро дал дёру.
Я высунул нос на холм, дай, думаю, спушусь к реке и умыкну чью-нибудь лодку повыше от города. Пока народ не разбежался, я спрятался в бочарной лавке на берегу, чтобы выждать, пока все разбредутся. Ну, и пробыл там всю ночь. Там всё время кто-то шатается! В шесть утра туда-сюда стали сновать лодки, и люди стали рассказывать, о том, что твой папаша примчался в город, и сказал, что ты убит. Потом дамы и господа двинулись для просмотра места преступления. Иногда они приставали к берегу, и они гуляли по берегу, вот по их разговорам я и узнал всё про это чудовищное убийство. Мне было ужасно жаль, что ты убит, Гек, но теперь всё это позади.
– Я пролежал на стружках весь день. Я был голоден, но ничего уже не опасался. Потому что я знал, что обе старые леди после завтрака уйдут к началу молитвенного собрания прочь, и я знал о том, что они вернутся только вечером. Они почти наверняка будут думать, что я ушёл пасти коров, и вспомнять обо мне только к вечеру. Слуги тоже не заметят моего отсутствия, с уходом старых леди они все разбежались по городу.
Ну, когда наступила темнота, я отправился по речной дороге, и прошел где-то две мили против течения туда, где уже не было никаких домов. По пути я обмозговал, что мне делать. Видишь ли, если я буду сидеть на корточках, и ничего не делать, меня настигнут собаки. Если бы я украл лодку, чтобы пересечь реку, они бы это просекли, узнали бы о краже лодки, и проследили бы мой путь. Итак, я сказал