а то у нас нет ножа.
и давайте быстрей,
а то я уж всем разли́ла.
баланс годовой сдала,
как голову с плеч свалила!
на столе у галюни: текила,
капусточка,
банка краба.
хорошая галя баба.
като
14-го февраля 5032 года
в Эпоху Большой Воды, Эры Рыб,
Като Матцусиге,
пребывавший в состоянье «сатори» тридцать пять лет,
четыре месяца, одиннадцать дней, девять часов
и двадцать четыре минуты
очнется,
чтобы записать на крыльце, припорошенном снегом,
несколько слов:
мороз и солнце
день чудесный
ещё ты дремлешь
многие потом говорили,
что не знают
лучших слов о любви.
масаоко
в то же самое время, Масаоко из Эдо
за всю свою жизнь
записал лишь два слова:
Ты помнишь?
но,
если задуматься,
в них
умещается мирозданье.
ницца
Танюше
Поедем в Ниццу, милая, bonjour!
Там море по утрам шур-шур, шур-шур,
там бутики, там жёлтый абажур
горит в Негреско.
Смотреть как туча шкрябает о холм,
как баром на волне звенит паром,
как ржавчина вползает в хром,
и пахнет резко
платанами, духами от наяд,
(которые живут во чревах яхт,
нельзя смотреть на них, ибо их взгляд
как яд смертелен),
еще лавандой, сыром и вином.
Я там приобрету лё баритон
как у француза, чей Louis Vuitton
так неподделен.
Здесь, в общем, одно плохо, всюду – высь.
Где-то на выси, куда лень плестись,
Матисс чудил,
выдумывал свой танец.
Здесь Чехов жил.
Здесь Бунин волховал.
Здесь Маяковский море волновал.
Здесь и Шагал вполне себе шагал
как провансалец.
Когда-то здесь рябило от кокард,
теперь, кто на Симье, кто на Кокад[2],
а променад всё тот же, променад
лежит, искрится.
За фонарями плещет водоём.
Мы в Ницце, дорогая, вот даём!
Мы в ресторан на пляже забредём,
влюбленные, закатом насладиться…
Пусть в Ницце солнце за спину садится…
Не суть, родная.
Главное – не в нём.
оля
Оле Ивановой
Оля вернулась из Грузии, бледная как сулугуни.
– Что же случилось, Оля? Почему в краю винограда,
где, когда дождь – всегда радуга, а с неба течёт боржоми,
где мужчины с узкими лицами задевают усами двери,
где ясно не сразу, где кровь, где киндзмараули,
где сколько хозяек, столько и вкусов пхали,
где солнце проходит сквозь стены, а тени – робки,
кожа твоя отказалось от