Мы пришли в гости к матери Иосифа Виссарионовича Сталина. Три дня назад – 17 октября – здесь был Сталин. Сын. Семидесятипятилетняя мать Кеке приветлива, бодра. Она рассказывает нам о незабываемых минутах.
– Радость? – говорит она. – Какую радость испытала я, вы спрашиваете? Весь мир радуется, глядя на моего сына и нашу страну. Что же должна испытать я – мать?
Мы садимся в просторной светлой комнате, посредине которой – круглый стол, покрытый белой скатертью. Букет цветов. Диван, кровать, стулья. Над кроватью – портреты сына. Вот он с Лениным, вот молодой, в кабинете. Пришел неожиданно, не предупредив. Открылась дверь – вот эта – и вошел, я вижу – он. Он долго целовал меня, и я тоже.
– Как нравится тебе наш новый Тифлис? – спросила я.
Он сказал, что хорошо. Вспомнил о прошлом, как жили тогда. Я работала поденно и воспитывала сына. Трудно было. В маленьком темном домике через крышу протекал дождь и было сыро. Питались плохо. Но никогда, никогда я не помню, чтобы сын плохо относился ко мне. Всегда забота и любовь. Примерный сын!
Весь день провели весело. Иосиф Виссарионович много шутил и смеялся, и встреча прошла радостно.
Мы прощаемся. Новый Тифлис бурлит, сверкает и цветет. А в памяти еще звучат слова матери:
– Всем желаю такого сына!»
Сталин написал на телеграмме: «Не берусь ни утверждать, ни отрицать. Не мое дело».
23 октября 1935 года заметка за подписью Бориса Дорофеева была опубликована в «Правде».
Хорошенько подумав, Сталин решил, что ему это не нужно.
29 октября Сталин из Сочи написал Молотову, Кагановичу, Андрееву (секретарю ЦК), Жданову (секретарю ЦК), Талю (заведующему отделом печати и издательств ЦК и члену редколлегии «Правды»):
«Прошу воспретить мещанской швали, проникшей в нашу центральную и местную печать, помещать в газетах «интервью» с моей матерью и всякую другую рекламную дребедень вплоть до портретов. Прошу избавить меня от назойливой рекламной шумихи этих мерзавцев».
Сталиным руководила отнюдь не скромность.
Михаил Афанасьевич Булгаков, пытаясь изменить отношение власти к себе, написал верноподданническую пьесу о молодом Сталине. Пьеса понравилась всем начальникам, кроме самого вождя, который запретил ее ставить. Булгаков не понял, что не смеет вкладывать в уста Сталину свои слова и заставлять его бегать по сцене. Сталин потом позволил играть себя в кино, но только как верховное божество.
Когда он в 1938 году запретил издавать книгу «Рассказы о детстве Сталина», все расценили это как проявление скромности. А реальная причина запрета была той же: вождь не хотел предстать перед подданными мальчиком, ребенком.
«Человек он был, безусловно, умный и неординарный, – вспоминал в интервью журналу «Коммерсантъ-Власть» Михаил Сергеевич Смиртюков, который с 1930 года работал в аппарате правительства. – А все остальное – результат саморекламы. Я видел, как Сталин постоянно и упорно демонстрирует окружающим, что он