Названием для данного эссе послужила строка из знакового стихотворения Юрия Поликарповича Кузнецова «Последний человек» (1994).
Он возвращался с собственных поминок
В туман и снег, без шапки и пальто,
И бормотал: – Повсюду глум и рынок.
Я проиграл со смертью поединок.
Да, я ничто, но русское ничто.
Глухие услыхали человека,
Слепые увидали человека,
Бредущего без шапки и пальто;
Немые закричали: – Эй, калека!
А что такое русское ничто?
– Всё продано, – он бормотал с презреньем,
– Не только моя шапка и пальто.
Я ухожу. С моим исчезновеньем
Мир рухнет в ад и станет привиденьем -
Вот что такое русское ничто.
Глухие человека не слыхали,
Слепые человека не видали,
Немые человека замолчали,
Зато все остальные закричали:
– Так что ж ты медлишь, русское ничто?![1]
Глубинный смысл поэтической символики несколько (и, как кажется, вполне сознательно) затемнён автором. В самом деле, что имел в виду Ю. Кузнецов, употребляя это ответственное и многозначное слово? Ведь в разных культурных контекстах оно способно приобретать самые разнообразные значения и смыслы.
Любопытно, что, перемещаясь от Запада на Восток, мы обнаруживаем: понятие «ничто» кардинально меняет свой смысл, постепенно наполняясь конкретным и весьма значимым содержанием: если в Европейской цивилизации за этим словом преимущественно закрепляется значение пустоты, зияния, отсутствия, то в дальневосточных и индийских философско-религиозных системах ничто приобретает сакральный оттенок, сближаясь с важнейшим термином буддизма – «нирваной» (растворение, угасание), которая является состоянием, к которому должен стремиться человек для полного слияния с мирозданием.
Античная философия и эстетика достаточно подробно проработала эту категорию. Платон в «Государстве», к примеру, утверждал, что единое не есть бытиё, но, в отличие от общего, которое представляет собой нечто, выступает как ничто. Своеобразное понимание отрицательного термина можно найти у Демокрита, Прокла, Аристотеля и других мыслителей. Для периода зрелой классики античной философии характерно внимание к материи, которая вечна и неуничтожима. Так, скажем, А. Ф. Лосев подчёркивал аристотелевское понимание проблемы, как «Всякая вещь есть нечто; и ответом на то, что такое это нечто, является эйдос…»[2] Атрибутом всякой вещи становится то, что Лосев обозначает таким калькирующим термином, как «чтойность», качество, которого, разумеется, лишено понятие «ничто». Однако диалектический принцип, которого придерживались Платон и его последователи, с необходимостью