Мортал комбат и другие 90-е (сборник). Евгения Овчинникова

никакой это не Горбачёв. Мы остановились и ждали команды. Василиса Ивановна маячила из-за сцены: «Продолжайте, продолжайте!» Мы продолжили, сталкиваясь и теряя короны. Увидев, что мы остановились, с другого конца площади выдвинулись курсанты. Они дошагали до нас, но мы продолжали кружиться и подпрыгивать.

      – Куда? Рано! – кричала Галина Сергеевна, но из-за ветра и пуха, как снег неистово кружащегося по площади, никто не понимал, кому она кричит.

      Мы, как одержимые, скакали кто во что горазд, хотя с другой стороны нас уже поджимал подошедший не вовремя, тоже ослепленный пухом, военный оркестр.

      – А вы куда? – орала Галина Сергеевна. – Обратно, всем – обратно!

      Курсанты и оркестранты растерянно двинулись обратно. Кое-кто из Пушинок осмелел и побежал к трибунам, откуда уже рвались к нам родители, но их не пускали милиционеры.

      – Сначала, сначала! – командовала Галина Сергеевна, закрывая одной рукой лицо.

      Оставшиеся Пушинки сбились в кучу и бестолково толклись на месте.

      Ветер, казалось, поднял весь пух в городе. Он сбивал с ног и сыпал в лицо снежным крошевом.

      – Уводите детей! – крикнула Галина Сергеевна. – Начинаем с оркестра через две минуты. – Как-то в пуховом буране, закрывшем небо и землю, она увидела приближающиеся автомобили Михаила Сергеича, на этот раз настоящие. У меня остановилось сердце.

      Пушинки, получив освобождение, упорхнули кто к трибунам, кто к Василисе Ивановне за сцену.

      Но я не могла уйти. Я должна была дождаться Михаила Сергеича. Можно было спрятаться за колонкой, я и отправилась было туда, но ветер взвыл на площади, поднимая невиданное количество пуха, и окончательно меня ослепил. В белом мареве доносились визгливые трубы оркестра. Пух, смешанный со слезами, закрыл от меня площадь, президента, курсантов, крикливую ведущую – не осталось ничего, кроме белого буйства.

      Нужно было бежать к трибунам, где меня ждала мама, но я уже не понимала, в какую сторону нужно бежать.

      Никто не заметил девочку в белом, мечущуюся по площади в снежном шторме.