Любимов схватил демидовского слугу за полу.
– А скажи мне, дорогой, что она ответствовала? Больно нехорошее?
Орелка в нерешительности топтался на месте.
– Кто их тут разберет! – недовольно проворчал он.
– Ну скажи, милый! – не унимался тагилец. – Мы оба холопы у одного господина, и нам все должно видеть и знать!
– То верно! – согласился Орелка и оглянулся. – Вишь, разошлась сия паскудница на хозяина. Хорошо, говорит, ребятам живется у Демидова: с утра до ночи тянет он шелковую пряжу из жил маленьких детей!
– Ух ты, сатана, что клепает на господина! – вспылил Любимов.
Из-за недостатка воздуха в помещении он тяжело хрипел, задыхался, давала знать одышка.
– Идем отсюда! – предложил Орелка. – Поглядели, и хватит!
– Голодная рвань, а тож – свое суждение имеет! – все еще не мог успокоиться управитель. – Не хочешь за кусок хлеба робить, не веди сюда дите! Вольно же тебе!
– Э, нет, Александр Акинфиевич, то не выйдет! Ребячий труд самый дешевый. А хозяева фабрик только и думают побить своих конкурентов низкой ценой на ткань! – Орелка говорил медленно, рассудительно. – Где найдешь дешевле рабочую силу, если шелкопряд получает гроши? Ни мяса, ни молока не видят эти детки, вот женки и пыхтят недовольством! Так живут по всей Ломбардии эти хлопотуны. А как обойтись тут без ребятенка? Хотели запретить, так Николай Никитич и здешние фабриканты выставили свое суждение: тонкость шелковой ткани требует нежных пальцев, а они только и бывают в отроческом возрасте!
– Согласен. Умно рассудили хозяева! – одобрил Александр Акинфиевич суждение Орелки; не знал он того, что холоп про себя хмуро подумал: «Умно? Ишь ты! Из-за нежных пальцев убивать ребят, как рогатый скот у нас в России бьют из-за кожи и сала!»
Жилось слуге у Демидова сытно, привольно, но дух у Орелки все еще сохранялся непокорный. Не любо его сердцу было холопство! Так и жил он раздвоенно, почитая и в то же время ненавидя своего господина. Бывали минутки, когда у него вспыхивало стремление к побегу, но он сейчас же старался погасить его. Тяжело вздохнув, повел он Любимова к экипажу.
– А шелк какой, нежнейший, с ясными отливами, ткут на фабрике нашей, ни в жизнь никому тут не сравниться с Демидовым! – оживленно заговорил Орелка, стараясь развеять мрачное впечатление от фабрики.
Они ехали в экипаже через всю Флоренцию, где каждый камень был напоен солнцем, согрет им и где высились чудесные дворцы, но среди всего этого богатства и веселья не было места простому рабочему человеку!
Придя к Николаю Никитичу, Любимов льстиво расхваливал фабрику и тем обворожил хозяина.
Демидов много говорил о Флоренции, о зодчих, о славе флорентийских торговых людей Медичисов, когда-то знаменитых в этом старинном городе Италии. Николай Никитич любил Флоренцию и всегда, как бы вскользь, сравнивал свой род с Медичисами. Это давно и хорошо усвоил тагильский управитель и сейчас рабски внимательно выслушал