– Чалдоны! Пимокаты! – надрывался чубатый.
– Чалдоны, да ядрены! – не унывая, кричал кабанщик. – А ты кто? Отец твой онуча, мать тряпица, а ты что за птица?
Над лесом поднялось солнце, засверкали росистые травы. Над рекой растаял легкий туман. Демидовская стража поглядывала в сторону завода, ждала вестей. Приписные раскинулись табором у реки. Исхудалый остроносый Алеха лежал на возу и задумчиво смотрел в синюю даль. Над головой раскинулся безоблачный простор; по земле пробежал теплый ветер, покружил над рекой, взрябил воду и пронесся дальше…
«Кабы домой, на родную Исеть!» – с тоской подумал Алеха и поглядел на дорогу. Там в клубах пыли скакал всадник.
– Братцы, из Кыштыма мчит! – крикнул Алеха.
Мужики повскакивали на возы. У всех была одна думка:
«Что-то теперь будет?»
Затаив дыхание, они следили за быстрым конником. Вскочили и дозорщики, нетерпеливо поджидая своего.
Спорым, широким махом несся башкирский конь. Проворный всадник с разгона молодецки осадил коня на крутом яру. Скинув с мокрого лба шапку, он закричал мужикам:
– Братцы, жалует вас Никита Акинфиевич дорогой! Просит только в обереженье покоя выслать старшого. А как вышлете, тогда идите с богом, мы не помеха!
В крестьянском таборе шумной волной прокатилось оживление. Алеха умиленно поглядел на вестника, глубоко вздохнул:
– Слава те, господи, доберусь до родных мест! – Он обежал табор глазами, обронил: – Кого ж слать к Демидову, как не Ивашку, смел, упрям и умен он!
Всем по душам пришлась эта мысль. Хоть и жалко было парня, но степенные бородатые сибиряки поклонились Грязнову:
– Знаем, что просим тебя на горесть, не верим мы заводчику, но как быть, если беда за горло хватает? Пострадай за мир, парень!
Тяжело было землякам расставаться с проворным и смелым парнем, но тянулось сердце к родному дому, к милому полю, к привычной голубой речонке. Понял Ивашка, что творится у приписных на душе, вздохнул и поклонился, миру:
– Быть по-вашему, отцы! Один-одинешенек живу я, как трава при дороге, никто по мне не заплачет. Не забудьте и вы меня в случае беды!
Приписные сняли шапки и долго глядели, как он переходил вброд речонку, как отдался демидовским холопам. Те усадили его на коня и повезли в Кыштым.
Демидов сдержал слово: за уходящими приписными не было погони. Позади лежала пустая темень, ненавистный завод, и оттуда все глуше и глуше доносился сторожевой собачий лай.
Связанного кабанщика заводские приказчики приволокли к Демидову. Парень был высок, силен. Оглядывая его решительное лицо, золотистую бороду, Никита, нахмурив черные брови, спросил:
– Это ты поднял народ?
– Я! – бесстрашно ответил Ивашка.
– Храбрый больно! – недобро усмехнулся хозяин. – До сей поры рогом землю роешь!
– Пошто сверх положенного срока пахарей держишь? Свои нивы осиротели, поджидают трудяг! – Парень не опустил смелых глаз перед Демидовым.
Никита