Впрочем, он точно знал, что это была только иллюзия, самая притягательная из всех иллюзий в мире. И более того, если бы однажды, здесь или в другом месте эта мечта его осуществилась, и лестница, которая неизменно заканчивалась дверью, вдруг поднялась бы до самых небес, он бы точно затосковал, потому что не о чем было бы мечтать. Он знал и другое, небеса так хороши и заманчивы только когда взираешь на них с земли. А стоит туда подняться, и увидишь, что там пусто и довольно скучно и одиноко, и с той высоты не разглядишь многих интересных и забавных вещей, к которым он уже привык на земле, да что там – прикипел всей душой.
Тем более что теперь все значительно проще, если тоска станет невыносимой, можно купить билет и пронестись на самолете на той самой высоте небесной. Правда, остановиться и выйти нигде нельзя, даже ему, не привыкшему себе ни в чем отказывать, но это уже такая мелочь. Главное, чтобы удачно приземлиться. Хотя и в случае авиакатастрофы, он останется единственным спасшимся пассажиром – проверено. Но если такое случиться, тогда они поднимут такую шумиху, и начнут исследовать его организм, и много чего наоткрывают, отрывая его от самых важных дел, и разуверятся даже в том, в чем нынче совершенно уверены. А ему вовсе не хотелось и без того никудышную медицину, которая на ладан давно дышала, разрушить окончательно. Это они – ангелы небесные, приписали ему все разрушения в мире, а он всегда, во все времена только поддерживал равновесие. И если ради гармонии и приходились творить что-то этакое, то никогда и ничего он не делал своими руками.
Господин на ходу взглянул на свои ухоженные руки с перстнями и красивыми длинным пальцами музыканта, словно старался отыскать там следы грязи. Их во все века отмечали знакомые его дамы, ну что делать, если красивые руки – это его слабость, о чистоте их и говорить нечего было – это само собой разумеется, а помыслы, скажите вы, они-то у него точно были не безупречны – но помыслы никто не видит и видеть не может.
Пока ни одна живая душа кроме его подопечных демонов, не знала, что он вернулся снова. Правда, на этот раз облетел стороной столицу, ставшую совсем несносной, и приземлился в центре западной Сибири. Ему захотелось побродить «во глубине Сибирских руд», но это между делом, и главное дело у него на этот раз было именно здесь. Даже ему выбирать не приходилось – Сибирь так Сибирь, а лето там не многим от столичного отличается, он это и прежде заметил. А до знаменитых