– Такой огромный город, и не нашлось ни одной лишней скамейки.
Ван Чанчи передал ему сумку. Ван Хуай вытащил оттуда стеклянную бутыль, открутил с нее крышку и тут же с шумным бульканьем опустошил на треть. То была рисовая бражка[2] его собственного приготовления. Глотнув ее, он сразу ожил.
– Рис поспел, мать зовет тебя на жатву, – сказал Ван Чанчи.
– Что такое зерно? Тут судьба решается. – Большим пальцем правой руки Ван Хуай вытер мокрые уголки рта.
– Тут можно хоть дыру в цементе просидеть, толку от этого все равно не будет.
– Не было бы толку, зачем бы я тогда сидел? Мне что же, совсем делать нечего? Говорю тебе, эта проблема привлекла внимание руководства, они уже ею занимаются. Если бы ты посидел тут со мной еще несколько дней, авось бы что-нибудь из этого и вышло.
– Лучше вернуться домой и быть крестьянином, чем терять здесь лицо.
– На каком основании ты должен быть крестьянином, если набрал проходной балл? Твое место, как и их, – в кабинете!
В этом административном здании было четыре этажа, сверху донизу опоясанные открытой галереей. На каждом из этажей размещалось по двенадцать кабинетов, их двери и окна были выкрашены в зеленый цвет. От старости краска поблекла и теперь выглядела обшарпанной и полинявшей. На цоколе здания, на стенах снаружи галереи, а также кое-где на кровле рос мох и виднелись дождевые потеки. Перед зданием аккуратной изгородью вытянулись подстриженные кусты бирючины. Ван Хуай стал показывать на окна и перечислять:
– Начальник управления в пятом кабинете на третьем этаже, два его зама – в третьем и четвертом кабинетах. Приемная комиссия в первом кабинете на четвертом этаже.
Ван Чанчи заметил, что кто-то высунулся из окна и тут же скрылся обратно.
– Я буду ждать за воротами, как только надумаешь, мы тут же поедем обратно, – сказал он.
– Я ничего не надумаю, пока они не предоставят тебе места! – заорал Ван Хуай во все горло.
Из множества окон высунулись головы, они долго взирали куда-то вдаль, словно надеясь увидеть источник необычного шума.
– Знаешь, почему они волнуются? – спросил Ван Хуай. – Потому что им стыдно. Каждый раз, как я начинаю кричать, первым высовывается человек из окна приемной комиссии. Когда твой отец чувствует себя на коне? Когда на его стороне правда, когда он добивается справедливости.
Из окон все еще торчали головы: кто-то наблюдал за ними, попивая чай, кто-то чокался рюмками, кто-то наставил на них камеру. Ван Чанчи как можно тише процедил:
– Может, мне отбить тебе земной поклон?
Ван Хуай громко ответил:
– Нет