Явление вечернее собратьев-футболистов на Площади Искусств обыкновенно сопровождалось категоричной постановкой вопроса перед Георгием: что надлежит на закате солнца принять?
– Пивка для рывка, водки для обводки, «Муската» для подката или все-таки сухого для подачи углового?
Чаще всего на парапете у каменных скульптур откупоривались именно бутылочки сухого вина.
В компанию футболистов при Георгии я как-то легко вписался и стал в ней задерживаться и на час, и на два. А при всем том мне трудно было не обратить внимания на два обстоятельства.
Первое: Георгий абсолютно не умеет торговать. Публику, гуляющую по Площади, сильно тянуло к его вещам из камня. К ним подходили молодые парочки, одинокие юные барышни, зрелые дамы и солидные господа, их разглядывали мамы и папы с детьми. Но ни к кому из потенциальных покупателей Георгий не бросался с приязненно-приветливыми словами, никому с несказанной симпатией не заглядывал в глаза: чего изволите? Вот плоды моих трудов над камнем – хотите берите, хотите нет. Ну как при таком равнодушии к клиентам можно подвинуть их на покупку?! Георгий, заметил я себе, торговец – крайне бездарный.
Обстоятельство второе. Однажды бывшие футболисты приличную дозу сухонького смешали с портвейном, и вдруг начался между ними разговор, совершенно далекий от футбольных баталий.
– Приехал я, Георгий Сергеевич, прошлым летом из отпуска, прочитал жене твой стих.
Я проснулся – нет вина,
Да к тому ж в чужой постели.
Значит – точно с «бодуна»,
Значит – точно в Коктебеле.
И знаешь, Сергеич, недавно она его вспомнила и говорит.
– Вот тебе вот, чтоб ты целый месяц один в Коктебеле тусовался и незнамо где просыпался. Даю тебе только неделю свободы. Неделя прошла, и завтра я режу к поезду в Феодосию встречать супружницу. Видишь, Георгий, как твой прикол на нее подействовал!
Защитник в прошлом киевского «Динамо», завершив свой монолог, поднял стакан.
– Ну так за класс и мастерство.
Все дружно выпили. Но тема не закрылась. Нападающий, блиставший некогда в симферопольской «Таврии», о том же, не о футболе, а о стихах, так же речь повел:
– А моей жене, Георгий, понравилось то, что ты нам читал за ужином в «Иксе» – про пляж, бабу и выпивку. Может, повторишь это сейчас?
Упрашивать себя Георгий не заставил и, всем налив, немедля исполнил заявку бывшего труженика ног.
На берегу с горла-бокала
Мы пили крепкое вино,
А возле нас волна ласкала
Песчано-галечное дно.
К закату солнечного света,
Почуяв бодрости приток,
Стал говорить тебе… про это,
Ты ж стала говорить про то,
Что я тебя совсем не знаю,
Что мало выпить-закусить,
Что мужу я не изменяю,
Что, надо, мол, еще купить.
Я взял еще, и к ночи где-то
Вино дает обратный ток:
Ты стала говорить… про это,
Я ж ни про это, ни про то.
Весь футбольный люд улыбнулся. Я тоже. Кто-то хлопнул Георгия по плечу, молвив, ты пишешь, как играют в высшей лиге. Кто-то возопил: «А про стакан, Сергеич, прочитать слабо?» Оказалось, не слабо.
Георгий повелел всем опрокинуть ранее им разлитый портвейн и запросто отозвался на очередную заявку.
– Когда звучит призыв «Налей»,
То утверждать я не устану:
Мне блеск граненого стакана
Милей всех кубков королей.
Сольемся, друг, ведь мы с тобой,
Пожалуй, братья – два сосуда,
И красочно живём, покуда
Полны лишь жидкостью хмельной.
На следующий вечер по дороге с теннисных кортов я, как и прежде, завернул на Площади Искусств к торговой точке Георгия на парапете. Он стоял в одиночестве. И проблесков жизни в нем было не намного больше, чем в его скульптурах из древних камней.
– Так-так, – вмиг я скумекал, – собратья-футболисты вчера после моего ухода от них явно бражничать не закончили и, похоже, гулеванили где-то всю ночку.
Руку Георгию пожав, я поставил сумку с ракетками к его камням и, ни слова ему не говоря, запечатал свой шаг к ларьку напротив – за отменно холодной жидкостью хмельной.
Кружка пива Георгия далеко не одухотворила, но от мрака внутри вполне избавила. И когда нежданно-негаданно к нему подплыла знакомая дама, он раскланялся с ней живо и весело. Дама – знойного возраста доцентша из Москвы – завтра намеревалась отбыть домой, и перед отъездом