Китон погрузился в собственные мысли. Он побледнел, весь, за исключением шрама. Потом внезапно опять посмотрел на меня и тряхнул головой.
– Странным? Ну… да. Но я могу полетать там. Но вам это обойдется в приличную сумму. Все горючее за ваш счет.
– Сколько?
Надо было пролететь всего миль шестьдесят, но он назвал такую сумму, что у меня кровь отхлынула от лица. Но я согласился и с облегчением услышал, что больше ни за что платить не надо. Он сам полетит со мной, сфотографирует райхоупский лес и добавит к карте, которую составляет.
– Все равно это надо будет сделать, раньше или позже. Но я смогу полететь с вами только завтра, после двух часов дня. Согласны?
– Отлично, – ответил я. – Увидимся здесь.
Мы пожали друг другу руки. Уходя из офиса, я оглянулся. Китон неподвижно стоял у стола, глядя на карту; я заметил, что его руки слегка тряслись.
Раньше я летал только однажды, на старой, пробитой пулями «Дакоте». Мы летели четыре часа, через грозу, и в конце концов приземлились на взлетно-посадочной полосе в Марселе, на спущенных шинах. Я плохо помню, что там происходило, потому что был в полубессознательном состоянии. Меня эвакуировали с большими сложностями, туда, где я мог восстановиться после пулевого ранения в грудь.
Так что полет на «Персивале Прокторе» стал, можно сказать, моим первым небесным путешествием; и когда хрупкий самолетик накренился и почти подпрыгнул в воздухе, я покрепче вцепился в поручни, закрыл глаза и начал сражаться с желанием внутренностей выпрыгнуть из горла.
Не думаю, что когда-нибудь меня так тошнило, и я не понимаю, как я ухитрялся сидеть. Каждые несколько секунд самолетик встряхивало – Китон называл это термальным ударом, – и мое тело стремилось расстаться с желудком; невидимые пальцы хватали «Персиваль» и с ужасающей скоростью швыряли вверх или вниз. Крылья гнулись и скрипели. Клянусь, пока самолетик сражался с бездушной природой, я, несмотря на шлем и наушники, слышал жалобы алюминиевого фюзеляжа.
Мы сделали над аэродромом два круга, и только потом я рискнул открыть глаза. И я немедленно перестал понимать, где нахожусь, потому что в боковое окно увидел не далекий горизонт, а землю с фермами. Голова закружилась, к этому добавилась мысль, что я нахожусь на высоте несколько сотен футов над землей; ничего удивительного, что тело никак не могло совладать с силой тяжести. Потом Китон резко накренился вправо – приступ паники! – и самолет заскользил на север; яркое солнце мешало смотреть на запад, но, с трудом глядя через холодное, запотевшее от тумана стекло, я различал поля и группы блестящих белых зданий – деревушки и городки.
– Если вас затошнит, – голос Китона резанул по ушам, – рядом с вами есть кожаный мешочек, видите?
– Я в порядке, – ответил я, чувствуя рядом спасительный мешок. Самолет сражался со встречным ветром, и, казалось, какие-то мои части то поднимались к самому горлу, то опять падали, схваченные своими товарищами-органами. Я посильнее вцепился в мешок, рот наполнился противной едкой слюной, к горлу подкатила